В третью ночь после прозрения ко мне в сени ввалилась метла. Ох, не легко давались уроки полетов на строптивой палке! Но я привыкла.

А еще через шесть дней в полнолуние пришел незваный гость. Согбенная старуха, патлатая, с язвами на трясущихся руках и морщинистом лице. Я не обратив внимания ни на вонь, гнилостную вонь, исходившую от пришедшей, ни на время суток, пустила незнакомку в свой дом. Я помнила обет, данный у озера, и не имела права отказывать никому, пришедшему за помощью.

— Дочка, ты тута за ведьму?

— Я знахарка. Так говорят люди.

— Люди говорят много, да не всегда правду. А Агафья бабушка твоя, стало быть?

— Да. Если повитуха не напутала чего.

Беззубый рот старухи растянулся в улыбке.

— Я знала Агафью. Такая же резкая на язык была, палец в рот не клади, коли не лишний.

— Бабушка ничего о вас не говорила.

— А о ком говорила твоя бабушка? Помоги мне. Видишь язвы, дай мазь!

— Подождите. Превозмогая отвращение беру свою гостью за руку. Мертвецки холодную руку. Закрываю глаза и понимаю — в ее жилах ни капли крови! Кого я пустила к себе на порог? Кого пригласила в свой дом?

— Кто ты? Отвечай, да не лги, покойница! И учти, наброситься попытаешься, крест серебряный в морду суну.

Тварь захохотала.

— Я живее всех живых. А как мертвую ты меня чуешь, потому что души у меня нет. Я ее выменяла. Пришла сказать, что тебе выпала великая честь выменять ее тоже.

— Вон пошла из моего дома! Убирайся, пока не убила тебя, пакость!

— Уж кто и сможет меня убить, так точно не ты, девчонка! По что тебе твой светлый дар? Всю жизнь сиделкой — по локоть в крови, говне, с ноющими младенцами и бредящими стариками, с пеной у рта. А тебе предлагают могущество, власть, красоту!

— Как у тебя красоту что-ли?

— Да ты хоть знаешь, сколько мне годов, мерзавка! Сто двадцатый годок пошел, юбилейный. И истинное мое лицо видишь только ты. А люд видит пригожую молодку! Зачем тебе твоя душа? Ну что в ней такого? Я избавилась — и стало легче жить! Ни тоски по несчастной любви, не иных переживаний. Имеешь, все, что можешь представить. Любого приворожишь, каждый парень при виде тебя слюной истекать будет!

— Слюней захочется, собаку заведу. А потом. Что станет с тобой потом?

— Ну перво на перво, умереть я не смогу, пока силу свою не передам.

— Хорошо. А что потом?

— Вот привязалась! Да мы с сатаной побратались! В пекле помогать ему буду, да брагу пить хмельную.

Медленно поднимаюсь с табуретки, поворачиваюсь к полке с настоями трав. Где-то была маленькая прозрачная бутылка.

— Эй, ты что там делаешь?

— Да вот угостить тебя хочу. Брагой хмельной.

Наливаю несколько капель искрящейся серебром святой воды в ладонь, делаю шаг к колдовке.

— А со мной побратаешься? Дай ручку, что же ты боишься?

Старуха вскакивает и с неожиданной прытью устремляется к двери. Но я все равно успеваю плеснуть крещенской водой на ее балахон. Черная ткань дымится. Нечисть неестественно выгибается и взмывает под потолок, там ударяется сивой башкой о балку и падает вниз.

— Ну что, сама уйдешь, или из бутыли окатить?

— Дрянь! Дрянь! Ты не понимаешь, от чего отказываешься! Ну ничего, поквитаемся!

Ведьма, на четвереньках, пятится к двери. При этом она нашептывает темные заклинания и вокруг нее начинают клубиться маленькие вихри.

— Ах, ты бесов в моем доме призвать решила! Да ты не только душу отдала, но и разум! Все еще влажной от святой воды рукой касаюсь волос дрожащей колдуньи. Седая голова начинает заходиться легким, едва заметным пламенем.

— Вон из моего дома!

Только на свежем ночном воздухе старухе становится легче, она скидывает балахон и бежит к стоящей у забора метле.

— Колдовка!

Существо, давно переставшее быть человеком, не оборачивается.

— Колдовка! Нельзя выменять то, что тебе не принадлежит! Душа — не мешок репы. Она божья, на наша. А ты свою обрекла на страдание. Не появляйся здесь больше, ради своей же безопасности! Да пакостить ни мне, ни деревне не смей! Агафья была сильной, сама знаешь! А защиту я прямо сейчас везде поставлю. Вдругорядь прилетишь — шандарахнет.

Откуда я знала о том, что с нечистыми связываться нельзя? Из одного примера, показанного мне бабушкой. Жила в соседнем уездном городишке одна женщина. Светлой силы в ней было — что в кадушке с молоком, только через край не текло. Помогала Раиса (так ее звали) людям, как положено. И роды принимала, и младенцев опосля выхаживала, и новопреставленных в последний путь чин по чину провожала. Как мы, сушила травы, грибы, ягоды. Бывала и у нас — любила в озере купаться. Но однажды из ее уезда пришла баба. Брюхатая, тяжелая.

— Матушка, помоги, не осерчай — обратилась она к Агафье. Еле дошла до вас, два раза по дороге падала. Дитя мое не слышу, движения нет! А уж воды отошли.

Повивальное дело бабушка знала хорошо. Отослав меня за чистой водой да тряпками, уложила бабу на печь, зажгла свечи.

— Постой Нина за печью. Вдруг понадобишься.

Смотреть на появление малыша не стала — меня била крупная дрожь. А вдруг мертвый народится? Кто знает, как баба отреагирует? А не дай Боже, сама — того. Так муж ее нас потом придет, да на осинке у забора вздернет.

Сколько времени прошло, не скажу, провалилась в тревожный сон. Разбудил тихий шепот Агафьи:

— Ниночка, Нина — просыпайся да затопи печь. Я подскочила, как ужаленная. Вечерело.

— Да бабушка, сейчас. Спросить все ли хорошо, боялась.

И только когда дрова в печи занялись веселым пламенем, рискнула посмотреть на бабушку. Руки ее были в крови. К своей груди она прижимала маленький синий комочек. Дышащий комочек! Вздох облегчения вырвался из моей груди.

— Мальчик, Ниночка. Мальчик родился.

— А мать его? Живая?

— Живая, что с ней будет. Ты знаешь что, поди на огород, сорви укропа, да брось в котел. Пусть вместо чая выпьет. Да постарше смотри срывай, с семечками!

— Укроп? Глаза мои от неожиданности округлились. То есть не багульник, не сабельник, ни что другое, укроп?

Бабушка засмеялась.

— Укроп, укроп. Он молока роженицам нагоняет. Дите оклемается, есть захочет. А у нас молоко только Дашкино.

Да, кошачьим молоком человеческого ребенка кормить негоже.

Вернувшись в избу я застала странную картину. Бабушка обмазала синий комочек густым тестом и сунула его в печь.

— Бабушка, как же так! Мы не упыри какие! С ужасом рванула к печи и собиралась схватить руками раскаленную заслонку.

Агафья меня остановила.

— Нина стой. Во