Любая из них способствовала бы головокружительной карьере — именно так подумал тогда Кристиан, ведь фотографии чудо как хороши. Или хороши те, кто на них изображен? Хороши на взгляд Шона, субъективный и объективный одновременно. Вооруженный камерой, Шон смотрит на этих людей с субъективным обожанием и не менее субъективной нежностью. Обожание и нежность с максимально возможными предосторожностями вручаются Кристиану, стороннему наблюдателю. Кристиан проникается ими, как проникся бы любой тонко чувствующий человек, — и они становятся фактором объективным.

Так и есть, эти два существа из фотоальбома никого не могут оставить равнодушным.

За ними хорошо просматривается вечная, как мир, история. Несколько историй. История превращения обыкновенной, немного усталой женщины в богиню. История превращения плода в младенца, а младенца — в маленькую девочку. История любви.

Впрочем, у любви здесь нет никакой истории.

История (любая история) предполагает наличие завязки, кульминации и развязки. Завязка — если она и была — оказалась вынесенной за рамки альбома. И любой его открывший имеет дело лишь с кульминацией, которая никак не желает заканчиваться.

Везунчик Шонни влюблен.

Кристиан видел своего друга разным, но никогда не видел таким безнадежно влюбленным, а посмотреть есть на что. Женщина из альбома похожа на восхитительный пейзаж — это первое, что приходит на ум. Второе, прямиком вытекающее из первого: пейзажем можно восхищаться, но им нельзя обладать. И третье, ниоткуда не вытекающее: Шон никогда не любил двоюродную сестру Кристиана, хотя они и встречались около двух лет и даже всерьез подумывали о свадьбе.

Шон сбежал накануне обручения.

Без всяких объяснений, без телефонного звонка, без мужественного прощального письма в три строчки. «Хорошо еще, что все случилось не перед алтарем», — подумал тогда Кристиан; хорошо, что дело не дошло до вручения кольца (кольцо было куплено, они выбирали его вместе с Шоном, и это было дорогое кольцо).

Кристиан ни секунды не злился на Шона, разве что на пустоту, которая заняла место его лучшего друга. У пустоты не существовало даже адреса, по которому можно было бы отправить кольцо. Деньги-то потрачены, и это деньги Шона, а кольцо осталось у Кристиана. До сих пор лежит в кухонном шкафу, в жестянке из-под миндального печенья.

Кристиан старается не натыкаться на него. Старался — до тех пор пока не получил первое письмо от Шона: полгода спустя после его бегства. Ни слова о двоюродной сестре, ни слова о внезапном исчезновении, ни слова о том, где он сейчас. И — хотя письмо не было прощальным, совсем наоборот — в нем были все те же три строчки:

Кристиан пару дней размышлял над ответом (слишком много он хотел сказать Шону), и в результате появилось вполне адекватное:

Еще через три дня от Шона пришли идиотские инструкции относительно кольца:

Везунчик Шонни имеет над Кристианом странную власть, так было всегда. Что бы ни делал Шон, какую бы глупость или — хуже того — низость он ни совершил, Кристиан всегда найдет ему оправдание. Слава богу, низостей почти не случалось, если вынести за скобки прискорбный случай с двоюродной сестрой. Но и здесь Кристиан посочувствовал скорее Шону, а не сестре. А ведь он любит сестру, он привязан к ней… Выходит, что к Шону он привязан больше? Или это обыкновенная мужская солидарность? Если и так, это не объясняет природу зависимости от Шона. Даже существующего непонятно где и являющегося Кристиану исключительно в электронном виде. Вот и тогда Кристиан последовал идиотским Шоновым инструкциям. Несколько дней он бродил по городу в поисках девушки, которой можно было бы с легким сердцем отдать кольцо. Сидел в кофейнях и пабах, посетил вечеринку кислотного джаза, посетил фотовыставку «Боди-арт: вчера, сегодня, послезавтра» (работ Шона там не оказалось), посетил два железнодорожных вокзала, аэропорт и зоопарк; проторчал полдня в местах массового скопления туристов, но…

Девушка так и не нашлась.

То есть не нашлась та самая девушка для кольца, а вообще девушек было много. Сотни, может быть, тысячи красивых, хорошеньких и так себе. И не то чтобы они не нравились Кристиану. Нравились. Но не настолько, чтобы круто изменить жизнь кольца. «Пусть пока остается в жестянке», — решил для себя Кристиан, а Шону послал письмо следующего содержания:

Ответ Шона, свалившийся в электронный ящик ровно через две недели, озадачил Кристиана. До сих пор Шон не проявлял себя как философ и поэт, а тут…

Вот интересно, откуда это Шон пронюхал о русалке, он экстрасенс? Ровно час Кристиан чувствовал себя не слишком уютно. И ощущение, что Шон (неожиданно увеличившийся в размерах до ацтекской пирамиды) разглядывает его сквозь лупу, как какого-нибудь муравья, не проходило до тех пор, пока Кристиан не вспомнил: русалка неоднократно всплывала на поверхность в разговорах с сестрой; шуточная тема, которую можно развивать сколь угодно долго и в разных направлениях. И не исключено, что русалку (как гипотетическую пассию Кристиана) сестра обсуждала и с Шоном в период их вялотекущего романа. И не исключено, что сам Шон подбросил сестре идею с русалкой.

Не слишком сложная формула с одним неизвестным (миниатюрный русалочий хвост, похожий на хвост рыбки анчоус), но джаз!..

Русалка, которая любит джаз, — легкая эротическая фантазия самого Кристиана, он не делился с ней ни с кем.

Шон — экстрасенс. Или просто — лучший друг. И от того, что он уехал куда-то, лучшим другом он быть не перестал. Только лучшим друзьям позволительно прогуливаться в голове Кристиана и сбивать палкой обрывки его мыслей, как сбивают соцветия на кустах. У Шона это получается виртуозно, даже в электронном виде.

Кристиан не в состоянии злиться на Шона и поэтому злится на себя, на обрывки своих мыслей, докатившиеся до Шона: соцветия могли бы быть и посимпатичнее. Ирисы и лотосы, а не какая-нибудь шизофреническая белладонна.

Последующий диалог Шона и Кристиана (прогулки с палкой по кустам) растягивается на несколько месяцев: