Автор выражает искреннюю признательность за помощь внаписании романа сотрудникам горнолыжного комплекса «Золотая долина» (г.Санкт-Петербург).

… Он будет лучшим в коллекции, этот трофей.

Этот легкомысленный жеребец, конь с яйцами, поклонник фирмы«Саломон» <"Саломон" — один из крупнейших производителей лыжногоснаряжения.>, любитель армрестлинга, баночного пива и натуральных блондинок.Блондинок всего пятеро — двое замужем, одна разведена, одна залечивает раннийклимакс и полуслепые глаза подобием фристайла. Кажется, такие неприятности созрением называются астигматизмом… Еще одна, преподавательница философиикакого-то московского института, послала его подальше вместе с баночным пивом.Нужно отдать ему должное, он никого не пропустил за ту неделю, чтооколачивается в «Розе ветров», подонок. А с двумя даже умудрился переспать, сразведенкой и астигматичкой, — они сами на это нарывались, так чтодоблесть невелика.

Теперь эти две самки ненавидят друг друга.

А он мертв.

О том, как он умер, никто никогда не узнает.

И тело его не найдут, ничего не поделаешь, две лавины прошлиодна за другой. В коротком промежутке между ними я успел спасти его. Спасти,чтобы убить Он не ожидал. Он не ожидал, что моя лыжная палка, переделанная поднож, окажется так остро заточенной. И что она войдет ему под лопатку, невстретив никакого сопротивления Перед смертью он назвал мне свое имя. Кирилл.Астигматичка называла его Кирой. Разведенка — Лариком. Я тоже представился. Онобещал мне пиво и армрестлинг, как только мы доберемся до «Розы ветров». Мыспустились по склону: сначала он на своем сноуборде, затем я. Я взял влево,хотя «Роза ветров» находится правее. Он не обратил на это внимания: новички неориентируются на местности, а он был новичком, это ясно. «Обязательно приедусюда на следующий год» — это были его последние слова. Последние перед тем, какмоя лыжная палка вошла ему под лопатку, не встречая никакого сопротивления.

…Я давно за ним охотился. Он будет лучшим в коллекции, этоттрофей, хотя с ним и придется повозиться.

Хорошо посаженная голова, разворот ключиц, грудная клетка,аккуратные ягодицы — все это выше всяких похвал. Единственное, что раздражаетменя, — это удивление, застывшее на его холеном лице. Удивление — и большеничего. Почему все они безмерно удивляются, когда смерть застает их врасплох,почему на это так живо реагируют их носогубные складки и глазные яблоки?..Только с одним трофеем мне повезло — горе-альпинист, отбившийся от группы вовремя восхождения по южному склону и похороненный лавиной. Он умирал несколькочасов, хотя для смерти хватило бы и пятнадцати минут; несколько часов мученийтолько потому, что ему удалось создать воздушный мешок — он методично билсякаской о прессованный снег.

Но это только продлило агонию. И придало его лицу товыражение, которое я тщетно хочу придать лицам всех своих трофеев, —выражение неизбывного, нечеловеческого, всепоглощающего ужаса.

Ужас.

Ужас — вот визитная карточка моей коллекции.

Ужас, заключенный в ледяную корку. Ужас как композиционныйцентр всей скульптурной группы. Шесть фигур, если не считать горе-альпиниста илюбителя фристайла Кирилла. Сними будет семь, число слишком неудобное дляСтрашного суда.

Нужен кто-то еще, лучше, чтобы это была женщина, еще одна,кроме той, что у меня уже есть. Нони-астигматичку, ни разведенку я видеть нехочу. И остальных натуральных блондинок тоже, их волосы не так хороши для льда.Ни одной подходящей фактуры за сезон, есть от чего прийти в отчаяние.

Но я не приду в отчаяние. Я терпелив. Я гораздо болеетерпелив, чем эти чертовы горы.

Я буду ждать нужную мне женщину. Я буду ждатьодну-единственную деталь, которая поможет мне закончить композицию. Последнийштрих, финальный аккорд.

Она займет свое место на ледяном пьедестале, и это будетдостойное место. Жаль, что никто и никогда не оценит этого.

Никто, кроме сводов пещеры, которая свято хранит мою тайну,мой маленький музей фигур изо льда. А ведь он вполне мог бы статьдостопримечательностью «Розы ветров», и школьники приезжали бы сюда наэкскурсию во время зимних каникул…

Нет, школьники — это чересчур хлопотно. Фантики от конфет,жвачка, приклеенная к стенам, банки из-под кока-колы, использованныепрезервативы, — школьники остаются ублюдками всегда и везде, никакогопочтения к высокому искусству.

А это и есть высокое искусство.

Четверых из семи моих трофеев, моих милых натурщиков, убилигоры. Троих — я сам.

А это и есть высокое искусство.

Любвеобильного подонка Кирилла хватятся только к вечеру.

Нужно успеть вернуться в «Розу ветров», чтобы принятьучастие в его поисках. Я буду последним, кто откажется от них.

Спасатели всегда надеются на лучшее, хотя прекрасноинформированы о худшем…

К тому же нужно еще покормить собак. Как же я мог забыть особаках?..

Знатные семьи всегда преследует злой рок.

Юдзан Дайдодзи. «Будосесинсю»

"Жила-была девочка, которая ненавидела самолеты… Онаненавидела их больше, чем рыбий жир и гольфы с помпонами. И даже больше, чемкостюм Снежинки на новогоднем утреннике. Ее почему-то всегда наряжалиСнежинкой, а ей хотелось быть Королевой-домино… Черная клетка — белая клетка. Икружевное жабо вокруг шеи . Быть может, если бы она привыкла к самолетам, еешея не была бы такой тонкой.

А потом девочка выросла, окончила Московский государственныйуниверситет (филфак, последнее прибежище дур из зажиточных семей), и ееабстрактная ненависть к самолетам стала конкретной. Она терпеть не могла всюисторию fucking mother (извините за ненормативный английский) авиации — отневинной этажерки братьев Райт до последней модели «Боинга». В пакет ненавистивходили также: табло «Не курить! Пристегнуть ремни!», авиакомпании «САС» и«Люфтганза», минеральная вода в пластмассовых стаканчиках, мятные карамельки«Полет» и…

И воздушные ямы.

Воздушные ямы, капкан для любого здравомыслящего человека.Сейчас нашу девочку вырвет, интересно, догадается ли какая-нибудь сволочьпринести бумажный пакет, прежде чем случится несчастье?.."

— Интересно, догадается ли какая-нибудь сволочьпринести бумажный пакет? — спросила Ольга слабым голосом.

— Я, кажется, даже знаю, как зовут эту сволочь, кара<Саrа — дорогая (итал.).>. — Даже сейчас он не упустил возможностипоцеловать ее.

Спустя два с половиной года супружеской жизни. Милый, милый,бесконечно милый Марк, как же ей повезло с ним!

Ну, кто еще называл бы ее «кара», разве что какой-нибудьсицилианский мафиози средней руки, вариант крестного отца для бедных… «Кара» —память о медовом месяце в Венеции, туда они тоже летели самолетом.