– Я тоже.

– В гостиничном ресторане кормят восхитительно. Ты непротив?

– Я за.

Я рада была ее видеть. И с огромным трудом удерживалась отвопроса о Родионе.

– Ну, Фаинчик, как тебе тут живется? Замуж не вышла?

– Через две недели свадьба. Может быть, приедете?

– Опять на «вы»? Нет, я не смогу, и так в журнале безтебя полный бардак.

– Жаль, свадьба должна быть жутко изысканной… Платьецвета слоновой кости с брюссельскими кружевами…

– От?

– Нет, его сшила подруга моей мачехи, работавшая многолет у Баленсиаги.

– Так, а кто жених? Это несколько важнее платья. Покрайней мере на мой взгляд.

Она видит меня насквозь, как и раньше. Я слегка поежилась.

– Жених? О, он отвечает самому изысканному вкусу.Сейчас покажу.

Я нарочно захватила с собой роскошную фотографию Серджио. Ниодна нормальная женщина не усомнится, что я выхожу замуж по любви.

– Мда… – как-то странно произнесла Анита. –Роскошный экземпляр.

Я кивнула.

– И ты его любишь?

– Анита…

– Да, мы с тобой раньше никогда не говорили о такихвещах, но раньше я была начальницей, а ты подчиненной, да и временикатастрофически не хватало… А сейчас… Хотя уже можешь не отвечать. Мне и такясно, любовью тут и не пахнет.

– Ну и что? Много вы… то есть ты… много встречаласчастливых браков по любви?

– Тогда зачем тебе это нужно? Просто чтобы выйти замуж?Я думала, ты умнее.

– То есть?

– Я еще поняла бы, если бы это случилось в России, нотут, за границей… Мало, что ли, ты знаешь кошмарных историй с отнятыми детьми?

– Но…

– Фаина, одумайся!

– Да с какой стати? В Москве у меня ничего не вышло. Амне уже тридцать пять, пора уж обзавестись семьей и детьми.

– А что тебе мешало сделать это в Москве? У тебя там идрузья и родня.

– Здесь у меня, между прочим, отец…

– Между прочим, вот именно.

– Анита!

– Извини, я просто всегда злюсь, когда люди, которых ялюблю, делают такие откровенные глупости. И вообще, это я виновата, я не должнабыла с самого начала тебя отпускать. Побесилась бы и успокоилась. Ты это из-заШахрина?

– Анита, при чем здесь… – я почувствовала, чтокраснею.

– Ты думаешь, я слепая? Не знала, что ты умираешь понему? Я просто не считала себя вправе вмешиваться. Но когда я поняла… Фаина, неделай глупости. Тебе кажется, что ты утрешь ему нос, выйдя замуж за красивогоитальянца?

– Нет, при чем тут его нос…

– Ну, милая, неужто ты не знаешь, что самое заветноежелание любой обиженной бабы утереть нос обидчику? Ты вот, козел эдакий, меняне оценил, а я вот возьму и выйду замуж так, чтоб всем было тошно?

– Анита, нет! Я выхожу замуж, просто чтобы…

– Просто чтобы выйти замуж. И это крайне глупо.

– А вот мой отец считает… – Я поведала ей теориюмоего отца.

– Весьма однобокая теория.

– Почему?

– Потому что кроме достоинств открывается еще кучаневедомых ранее недостатков, и неизвестно еще, что перевесит.

Я никогда раньше не сомневалась во всем, что говорил папа, ивдруг усомнилась… Папа романтик, а Анита женщина более чем прагматичная.

– Значит, по-твоему, выходить замуж надо только полюбви?

– Вот именно. Но не по безумной страстной любви.

– А по какой же еще?

– По той единственной, которая и имеет право называтьсялюбовью.

– Не понимаю.

– Выходить замуж или жениться, по крайней мереофициально, следует тогда, когда люди уже пожили друг с другом, притерлись,привязались, проросли друг в друга… Вот тогда… И детей тогда надо рожать,осознанно. А то выскакивают девчонки замуж, лишь бы выскочить, детей рожают, неперебесившись… Это хорошо, когда есть кому за ребенком присмотреть, а то растутзачастую никому не нужные дети, как трава. Конечно, есть и масса исключений, новсе же… Ну выйдешь ты замуж за этого своего итальянца, ну родишь ребенка… Апотом вдруг начнешь задыхаться. А выход какой? Развод в Италии штука почтинемыслимая… И это в Москве можно жить гражданским браком, рожать детей, а тутфигушки. Тут это неприлично, насколько я понимаю. Знаешь, если бы на мой вопросты бы сразу выпалила: да, люблю, умираю от любви, поверь, я бы и слова тебе несказала. А так… Извини, конечно, что я так горячусь, но ты мне и вправдунебезразлична. Короче, чтобы не разводить турусы на колесах: если захочешьвернуться в Москву, твое место в журнале тебя ждет…

– Как? – обалдела я.

– А так. Я назначила на твое место Вишнякову, онажаждала карьерного роста. Но она вчистую завалила все уже через месяц. Я нашладевушку со стороны. Ее за месяц сожрали наши. В журнале черт знает чтотворится. Возвращайся, Фаинчик! На дворе кризис, надо выживать. Но я поднимутебе зарплату.

– Анита, это невозможно… – произнеся эту фразу, явдруг почувствовала, что сердце больно сжалось.

– У тебя еще есть время подумать. Кстати, ты сдала своюквартиру?

– Нет, не успела… Я думала, вот выйду замуж и съезжу вМоскву, улажу все дела…

– Тем лучше!

И она занялась весьма изысканным салатом.

– Анита, – тихо спросила я, – а ты не знаешь,как там Шахрин?

Она подняла на меня глаза.

– Краем уха слышала, что живет на две страны. Двенедели в Москве, две недели в Мюнхене.

– Значит, там у него все хорошо?

– По-видимому. А ты в курсе, кто у него там?

– Нет, – мне не хотелось больше говорить о тойистории. Ему хорошо, и слава Богу.

Встреча с Анитой повергла меня в смятение. И я решила пойтидомой пешком. А заодно и навестить Цицерона, невероятно смешного бродячегокота, которого папа прозвал Цицероном за удивительную способность беседовать скормящими его людьми. Огромный, черно-белый котище разбойного вида обиталнеподалеку от Виа-Маргутта и в определенный час всегда сидел в ожидании визитеров.Подходишь к нему. Протягиваешь бумажку или пластиковую тарелочку с кормом.

– Привет, Цицерон.

Причем отвечает он только на итальянскую речь.

– Мау, – низким, даже гортанным голосом произноситон и нюхает подношение. Ест он далеко не все. Например, сухой и вообщеспециальный кошачий корм он в рот не берет, фыркает и мотает головой. Я давно сним знакома и подаю ему любимое лакомство: мелкую свежую рыбешку, купленную вмагазинчике за углом. Это ему нравится. Но он не набрасывается на еду, а вежливоблагодарит. – Мау, мау, мау!