– Фрэнк, – сказал он с облегчением на усталом лице. – Ты вернулся.

Его взгляд скользнул по Мэгги, и он слегка нахмурился, словно ему было неловко. Мэгги потянула за край футболки, переминаясь с ноги на ногу. Что, если он откажется с ней разговаривать, потому что она выглядела так, как будто только что вылезла из кровати?

– Я привел познакомить с вами кое-кого, – сказал Фрэнк. – Мэгги Кинкейд, это сенатор Фибс.

– Приятно познакомиться, – сказал сенатор, подавая руку Мэгги.

Мэгги пожала ее.

– Я извиняюсь за мой внешний вид, – сказала она. – Фрэнк поймал меня во время пробежки, и когда он объяснил мне ситуацию, мы решили, что надо приехать сюда как можно скорее.

– Конечно, – сказал сенатор. – Извините, я не уверен, что знаю, чем вы занимаетесь…

– Я тренировал Мэгги, сенатор, – сказал Фрэнк. – Она была моей протеже, хотя в этом случае я бы сказал, что ученик превзошел учителя. Она любезно согласилась помочь нам.

– Спасибо вам, – сказал сенатор с натянутой улыбкой. – Любая помощь, которую мы можем получить… – его голос стал тише. – Кайла – это наш мир, – внезапно выпалил сенатор дрожащим голосом. – Нам нужно, чтобы она вернулась. Ее матери нужно, чтобы она вернулась.

– Я понимаю, – сказала Мэгги. – Вы не могли бы присесть со мной? – Она указала на два дубовых, обитых вельветом кресла рядом с камином.

Он, присаживаясь, кивнул. Мэгги тоже села и улыбнулась ему – не слишком широко, но с некоторой теплотой. Иметь дело с родственниками и друзьями жертв всегда было для нее тяжелее, чем вести переговоры с похитителями. Она должна была для родных и близких, держать все под контролем, потому что все остальное в их жизни неожиданно стало неуправляемым. Она становилась краеугольным камнем.

С этим было невыносимо жить. Вряд ли кто-то вообще смог такое выдержать. Из-за этого «Шервудские Холмы» так сильно ее подкосили. Это была главная причина, почему она покинула Бюро – эмоциональное напряжение было слишком высоким. Это отнимало что-то у нее. Что-то, что она, возможно, не сможет возместить. Что-то, чем она, возможно, не готова снова жертвовать. И вот теперь она была снова там, где обещала себе никогда больше не оказаться.

Ты можешь уйти в любой момент, твердо сказала себе Мэгги. Она вытащила ручку и блокнот из сумки и держала их наготове на случай, если понадобится что-то записать.

– Я хочу задать вам несколько вопросов про Кайлу, – сказала она, подождав немного, пока сенатор соберется с мыслями. – Она счастливая девочка? Не слышали ли вы о каких-нибудь проблемах в школе? Может быть, с одной из ее подруг? Или с парнем?

– Кайла очень счастлива, – сказал Фибс. – У нее столько друзей. Все любят ее – и в школе, и в конюшне, и в ее команде по лакроссу. Она была выбрана лучшим игроком в прошлом году. Мы так гордились ею.

– Что насчет мальчиков? – спросила Мэгги. – У нее есть парень?

Сенатор покачал головой:

– В прошлом были какие-то мальчики, конечно. Она красавица, как и ее мать. Но пока что не было никого серьезного – по крайней мере, я об этом не знаю. Вы знаете, какие они, эти девочки-подростки, – сказал он. – Думаю, она бы не захотела делиться чем-нибудь слишком личным со своим стариком-отцом. Это не круто.

Мэгги собиралась спросить о расписании Кайлы, когда дверь открылась и красивая женщина с густыми светлыми волосами, собранными в небрежный пучок на затылке, зашла в комнату. Волна «Шанель номер пять» защекотала нос Мэгги, а сенатор встал и поспешил к своей жене, голубые глаза которой блестели от слез.

– Я позвонила всем ее друзьям – сказала она ему голосом, в котором явно чувствовалась паника. – Никто ничего не слышал от нее. О боже, Джонатан, что, если у нее был приступ?

Мэгги подскочила:

– В каком смысле приступ?

– У Кайлы диабет, – объяснил сенатор. – Она зависима от инсулина.

– Обычно с этим очень легко справиться, – сказала миссис Фибс сквозь слезы, поворачиваясь к Мэгги с натянутой улыбкой. – Она всегда так хорошо с этим справляется. И никогда не позволяет этому ее остановить. Но такой стресс? Даже если у нее есть с собой лекарства, она может впасть в шок. А что, если у нее нет инсулина? – Миссис Фибс вздрогнула, а ее плечи затряслись под кремовой блузой. Она не могла сказать ни слова и зарыдала в плечо мужа.

– Без инсулина она может впасть в кому, – глухо сказал сенатор, крепко обнимая жену, как будто укрывая ее от своих слов. – Она может умереть.

Миссис Фибс заплакала еще сильнее, обмякнув в руках мужа.

Мэгги шагнула назад и подошла к окну, пытаясь оставить их наедине.

Разговоры с семьями всегда были напоминанием – напоминанием о том, через что прошли ее родители, о том, что ее сестра никогда не вернется домой, о тугих веревках на ее запястьях. Эти напряженные личные встречи были самой сложной частью ее работы: обнаженные, отчаянные эмоции выплескивались на нее. Но быть хорошим переговорщиком означало отделять себя от эмоций. Означало сохранять спокойствие во время бури. Путеводная звезда в конце тоннеля.

Ей надо было держать себя в руках, если она надеялась кому-то помочь.

В дверь постучали, и агент просунул голову в комнату:

– Агент Эденхёрст, мы все собрались в библиотеке.

Фрэнк, который стоял около двери, кивнул и сказал, подходя к Мэгги:

– Сенатор, миссис Фибс, мы должны пройти в другую комнату. Чтобы подготовиться к звонку.

– Конечно, – сказал сенатор.

Он провел миссис Фибс, которая все еще сжимала его руку, как будто от этого зависела ее жизнь, через дверь и вниз в зал, в библиотеку, где дубовые книжные шкафы от пола до потолка, заполненные старинными книгами и антикварными вещами, занимали все стены. Над камином висел портрет маслом миссис Фибс в молодости. Она позировала в саду ночноцветных жасминов, ее голубые глаза и улыбка дразнили загадкой. Кайла была копией своей матери.

Агенты жужжали по комнате, как рой пчел. За занятым ноутбуками раскладным столиком сидели технические специалисты и стучали пальцами по клавишам, готовые отследить любой входящий сигнал. Полевые агенты были в напряжении, ожидая, когда телефон зазвонит. До тех пор они ничего не могли сделать – только ждать. А если ты хорош именно в действии, то ожидание – это мучение.

Мэгги заметила голову с копной золотисто-каштановых кудрей и нахмурилась. Нет… Не может быть… Но так и было. Джексон Даттон – лучшее, что Фрэнк мог сделать?! В этом деле, которое обещало стать очень сложным? Джексон Даттон был третьесортным переговорщиком, слишком уж чувствительным. Они были в одной группе в Куантико и пару раз работали вместе после окончания. Мэгги провела большую часть тренировок, гадая, когда он сломается. И на третьем году работы на Бюро она увидела, как он потерял терпение во время пятнадцатичасовых переговоров, которые зашли в тупик, и так заорал на парня – тирана жертвы, который держал ствол у головы своей девушки, что тот чуть не спустил курок. После этого Мэгги перестала ему доверять. Она, конечно, тоже не любила насилие, но эмоции переговорщика не должны влиять на переговоры. Как только вмешиваются чувства, ситуация становится более опасной для заложника.