– Оставьте вы его, – раздался сзади спокойный,уверенный голос, и я шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился набок, выхватив одновременно пистолет.

В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый.Лицо у него было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые бровивразлет, крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно идобротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и сорочкас кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного восемнадцатого века.На голове дисгармонично красовался лихо заломленный красный берет с пушистымпером.

– Оставьте вы его, – повторил незнакомец, постукиваятростью по ближайшей кочке. – И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет.Или вы меня боитесь?

– А покажите-ка зубки, – сказал я, вставая. Не то чтобыя его боялся, но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумелподкрасться бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно.

– Это вы напрасно, – сказал он. – Зубы у менясамые обыкновенные. Вы-то кто такой?

– Я из-за Мохнатого Хребта, – нахально сказал я. –Там у нас все другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любилпутешествовать…

– А врать тоже любите?

– С чего вы взяли? – очень натурально изумился и дажеслегка оскорбился я.

Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами,и позади него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-тотолкнуло меня под коленки – второе кресло, такое же массивное, со спинкой вышечеловеческого роста.

– Прошу, – сказал он и сел. – Итак, по вашемуутверждению, вы явились сюда из-за Мохнатого Хребта?

– Вот именно, – сказал я, скопировал его позу исветским тоном добавил: – Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

– Нет, – сказал он. – Я и так знаю, что вы врете,к чему мне сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка – объявить себяпришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за Хребтомкаких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и хорошоинформированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Такчто для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего было бы передатьвас компетентным органам на предмет соответствующей проверки.

Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал:

– Но-но, не забывайте…

Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось уменя под курткой, тычась в ребра, – мой пистолет. Прежде чем я успел егосхватить, кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца.

– Вот, – сказал незнакомец. – Так гораздоспокойнее, не правда ли? Кто вы такой?

– Знаете, это похоже на допрос.

– А это и есть допрос, – кивнул он, сверля менявзглядом.

Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравилисьупоминания о допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот ненравился, в нем я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника ипринявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать других…

Между нами было около двух метров жестких кочек – не так ужмного. Я напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, ивзметнулся с кресла.

Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеномхороводе, кочки вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку.Я лежал, задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем нешевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы карапуза.Ударил он не сам, не рукой – уж в ударах я разбирался. Впечатление было такое,словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до каменной твердости и ударил нехуже опытного боксера. Что ж, всегда найдется кто-то, лучше тебя умеющий то,что умеешь ты, – это азы. Ничего удивительного, если учесть, что этот типсоздает кресла из ничего и повторяет трюки из репертуара Пацюка…

– Вставайте, – сказал он, играя тростью. – Идавайте без эксцессов – это бессмысленно при любом количестве попыток.Вставайте и садитесь.

Я встал и сел – что мне еще оставалось?

– Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека.

– Почему?

– Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленнобросаться с кулаками. Кто вы?

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Можете, – кивнул он. – Можете не отвечать ни накакие вопросы. Я не собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть.

– Тогда я могу идти?

– Куда угодно.

– А пистолет?

Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул вкобуру и остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по егоулыбке, отлично это понимал.

– Ну? – спросил он. – В спину я не стреляю, почемуже вы сидите?

– Нет, постойте… – сказал я.

– Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы?

– Хотелось бы. – Я оглянулся на Бауэра. Руди сидел втой же позе, глаза его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странномусобеседнику: – Что с ним?

– Откуда я знаю?

– Не знаете?

– Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существуетмир.

– И давно существует мир?

– Давно.

– А что было до него?

Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо ибыстро:

– Раньше была Вечность. Это очень удачное слово – Вечность.Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задаватьвопросы, потому что она сама по себе – неразрешимый вопрос, затмевающий всеостальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?

– Честно говоря, не очень, – сказал я. – Вечностьне существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее.

– Я не люблю пустых фраз.

– Я тоже, – сказал я. – И терпеть не могу слово«вечность». Вечности нет.

– А сколько чертей может уместиться на острие иглы?

– Я не знаю, можно ли вам верить… – сказал я.

– Представьте, я тоже.

– Но так мы никогда…

Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словнокто-то невидимый шептал ему что-то на ухо.

– Ну вот. – Он пружинисто выпрямился. – Вот таквсегда – ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу… Мне пора.Мы еще встретимся в городе.

Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкоелицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошелк шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.