— Что? — Она задохнулась от изумления.

— Я спрашиваю, сколько ты пьешь, — холодно спросила Тони. — Ты выглядишь ужасно.

Ну разумеется — как еще должна выглядеть обезумевшая от горя мать? Но этого им не объяснить — ни матери, ни Челси, ни кому бы то ни было еще.

— Я знаю, как это происходит у современных молодых и одиноких женщин. Сначала бокал вина каждый вечер — дорогого, вкусного и изысканного, для лучшего сна и успокоения нервов. А потом уже и бутылочка за ужином и просмотром слезливых мелодрам. Потом это плавно перетекает и в утро.

— О чем ты говоришь? — сдавленно прошептала Клэрити. — Я не пью.

— Тогда откуда эти больные фантазии? — всплеснула руками Тони.

В какой-то момент, когда алая пелена ярости заволокла глаза, Клэрити захотелось ее ударить. За то, что всегда выставляла ее виноватой. За то, что назвала больной фантазией ее дочь.

Конечно, она сдержалась. За годы, проведенные рядом с Тони Хаттон, она научилась гасить свои чувства. Тупая ярость утихла, но не исчезла совсем, оставшись клокотать где-то глубоко внутри.

Она выдержала взгляд матери, вложив в свой толику холодного негодования, даже сощурила глаза. Увы, этот маленький бунт остался незамеченным — Тони прошла мимо нее, вошла на кухню. Не стесняясь дочери и не скрывая своих намерений, открывала ящики один за другим, даже, брезгливо поморщившись, заглянула в мусорное ведро.

— Видишь? — сухо спросила Клэрити. — Никакого алкоголя. Никаких бутылок.

Тони поджала губы, недовольная тем, что ее версия рассыпалась на кусочки. Покачала головой.

— Это даже еще хуже. Если ты в трезвом состоянии выдумываешь подобное… Страшно подумать, что творится с твоей психикой. — Будто на расстоянии почувствовав, что Клэрити снова начинает закипать, мать подошла к ней, взяла за руки. — Милая, ты же знаешь, я хочу для тебя только самого лучшего. Я волнуюсь за тебя. Если ты не против, я бы осталась у тебя на пару дней — пока Эдвард решает дела в Венекке.

Клэрити едва не рассмеялась. Правда, вышел бы нервный, сухой смех, который еще больше убедил бы Тони в том, что с ее дочерью не все ладно. «Если ты не против» — лишенная всяческого смысла словесная конструкция. Мнение Клэрити для матери ничего не значит. Тони Хаттон всегда делает только то, что считает нужным.

Клэрити устало прикрыла глаза. Ее личный воплотившийся в реальность кошмар только что стал еще страшнее.

Уйти. Уйти куда угодно, только бы подальше от пристального взора матери. Сбежать — желательно на край мира, а раз не выйдет, то хотя бы на встречу с Челси. Да, подруга тоже обеспокоена тем, что происходит с Клэрити. Но она не давит, не следит за каждым ее шагом как цербер.

В прошлую ночь Клэрити снова слышала голоса из зеркал. Хуже всего то, что при этом мать оказалась поблизости. Тони услышала, как ее дочь шептала себе под нос «оставьте меня в покое». Страшно подумать, что она успела навыдумывать. Хотя… вряд ли реальность — та странная, искаженная реальность, ставшая для Клэрити родной — страшней.

Все это привело к тому, что она отправила Челси сообщение. Они условились встретиться в пять часов дня в недавно открывшемся кафе «Персефона». Обняв ожидающую у входа подругу, Клэрити нервно пошутила:

— Они что, собираются кормить нас гранатовыми зернышками?

Челси как-то бледно улыбнулась.

— Я оставила Лей у няни, подумала, что нам не мешало бы поговорить по душам. Мы сто лет уже этого не делали, Клэри. Если бы я знала, что с тобой происходит…

Подруга запнулась. Клэрити сделала вид, будто бы не услышала ее последних слов. Толкнула дверь и оказалась в приятном глазу помещении с белыми кружевными скатертями на столах, красными панелями и картинами в белых рамах. И… с зеркалами, стройным рядком завесившими всю дальнюю стену. Такой ход визуально увеличивал пространство кафе, добавляя в него некую изюминку, но… в последнее время у Клэрити были напряженные отношения с зеркалами.

Но не говорить же Челси об этом. Не уходить же из кафе, оправдываясь тем, что «оно все в зеркалах»! Слава богу, новую грань своего помешательства Клэрити пока еще удавалось скрывать ото всех.

Они сели за свободный столик через один от зеркальной стены — несмотря на будний день, почти все столики оказались заняты. Как объяснил им улыбчивый официант, жители города торопились первыми опробовать новое местечко и рассказать о нем остальным. Клэрити бросила тоскливый взгляд на зеркала и углубилась в изучение меню.

Когда принесли потрясающе пахнущие стейки с кровью, а в бокал плеснули красного вина, Челси, ожесточенно терзая ножом и вилкой мясо, спросила:

— Что с тобой происходит, родная? — Она избегала смотреть Клэрити в глаза и можно было подумать, что обращается она к тарелке.

Клэрити вздохнула.

— Ничего, просто… Челси, просто не бери в голову, ладно? Я… со всем этим разберусь. Сама.

Челси подняла взгляд.

— Не брать в голову? Клэри, ты… ты напугала меня тогда. Господи, да ты бы глаза свои видела, когда я сказала, что не понимаю, кто такая Каролина! Я думала, ты или набросишься на меня или… Ты говорила о дочери, которой…

— Я знаю, о чем говорила, — холодно перебила Клэрити. — Давай просто поедим, ладно?

Челси хотела что-то сказать, но передумала. Покачала головой, отпила вина. И наконец, будто собравшись с силами, прошептала:

— Ты очень изменилась. Ты… ты пугаешь меня.

Они молчали, не глядя друг на друга. Ели, вслушиваясь в разговоры за соседними столиками. Клэрити поняла, что совершила ошибку, решив встретиться с Челси. Пока она не разберется во всем, ей нечего сказать другим. Незачем видеть их странные, обеспокоенные взгляды с толикой страха. Так смотрят на чудом прирученного дикого зверя, который в любое мгновение может сорваться с поводка.

Господи, они и впрямь считали ее ненормальной.

Клэрити старательно прожевывала еду, но, несмотря на голод, не чувствовала вкуса. Она хотела лишь одного — поскорее допить вино, заесть его жвачкой — чтобы не давать матери лишнего повода упрекнуть ее в пристрастии к алкоголю, и уйти домой. Лечь спать и… проснуться, держа в руке ладонь Каролины.

— Клэрити… — прошелестело совсем близко.

Кусок застрял в горле. Она запила вином, поперхнулась и громко закашлялась. Парочка за соседним столиком обернулась и сочувственно улыбнулась ей.

— Клэрити… — Голос исходил из зеркал, от той самой треклятой зеркальной стены. Голос принадлежал женщине, одной, той же, что взывала к ней из зеркал в ее собственном доме. Но здесь, в кафе, он будто расслаивался, наполняясь полутонами — ведь вещала она из нескольких зеркал.

— Клэрити… — Невидимка заговорила с ней десятком голосов, каждый из которых искажался. Стройный прежде хор рассыпался, резанул по ушам диссонансом.