Она заставила себя мысленно вернуться к своему демону, печально, что смерть и хаос были более безопасной темой, чем ее муж. В то время, пока они не спали (по 12 часов каждый день, хотя и не всегда ровно 12), она была главной. Она могла призывать тьму и собирать крики. Демон мог убедить ее, и часто она нуждалась в убеждении. В конце концов, в принятие решений они играли по правилам. И, как правило, Кошмару нравилось убеждать ее. Напугай его… Заставь ее кричать…

Но прямо сейчас, ее демон был необычайно доволен.

Мы не в подземелье, сообщил Ночной Кошмар, оглядываясь вокруг, вперед нее.

О. Теперь все понятно.

Ее злость, наконец, утихла, и Скарлет осмотрелась вокруг. Она нахмурилась. Ок. Итак. Где, черт возьми, она находится?

Ее держали взаперти в подземелье в течение несколько недель, окруженную разломанными камнями и железными прутьями. Жалобные стоны непрерывно раздавались из других клеток, и все одинаково пронзительные, резкий едкий запах постоянно проникал в ее нос.

А сейчас перед ней… декаданс. Стены украшали цветочные обои, окно было полностью закрыто темными бархатными шторами. Над кроватью висела сверкающая фиолетовая люстра в форме виноградной лозы. И наконец, кровать, ее пристальный взгляд скользил вдоль нее, отмечая каждый дюйм. Большая, с голубыми простынями, и над ней четыре самодельных постера.

Лучше всего пах воздух, он был насыщен ароматами тех самых виноградных лоз, смешанными с яблоками и ванилью. Она глубоко вздохнула, наслаждаясь. Как она здесь очутилась? Без ее ведома?

Ясно, она была перевезена за то время, пока спала как мертвая. Это было тем, что она обычно ненавидела, но не в этот раз, потому что это означало, что её освободили, как она и надеялась. Да, надеялась. Она не хотела оставаться в этой крепости, если только чтобы быть рядом с Гидеоном. В самом деле.

Тихо. В то время как она терялась в чужих снах — и, кстати, не важно в какое время дня она спала, в этом царстве тьмы и беспорядка, кто-то, где-то спал, и демон подкармливал их страхи — кто угодно мог напасть на нее в это время, и она не будет способна защитить себя саму. Кто угодно может сделать с ней абсолютно все, и у нее не будет сил остановить его.

Мысль о том, что ее куда-то переместили, пока она была беспомощна — бесила ее.

Обычно она защищалась в подобных ситуациях с помощью теней. Она просто мысленно чертила пальцем вокруг себя воображаемый круг перед тем, как заснуть и они окутывали ее полностью в то время, когда она спала, делая ее невидимой. Но как только она поняла, что находилась в доме у Гидеона, она перестала вызывать эти тени.

Наверное, в какой-то степени, она надеялась, что глядя на нее спящую, у него восстановятся воспоминания о ней. Возможно, она надеялась, что он снова будет желать ее и умолять стать частью ее жизни. Это было глупо. Этот ублюдок бросил ее гнить в Тартаре; не стоит ей хотеть, чтобы он желал ее.

Ей стоит желать его полного уничтожения.

"Так, так. Я очень огорчен тем, что ты, наконец, проснулась."

При звуке его голоса, глубокого и грохочущего, Скарлет застыла, взгляд снова стал блуждающим. Затем она увидела его, и её сердце внезапно остановилось. Он стоял в дверном проеме спальни, мускулистые руки свободно свисали. Он был воином, чье свирепое лицо обещало бесподобные ночи полные греховного удовольствия, его глаза сияли с застывшим в них предвкушением, противореча его небрежной позе.

Гидеон. Некогда любимый муж, теперь заслуживал лишь ее презрения.

Ее сердце заколотилось, быстро набирая скорость, а кровь закипела от узнавания. Она знала, что такую же реакцию испытала, когда впервые увидела его, много лет назад.

В этом не было ее вины, ни тогда, ни сейчас. Не было мужчины более красивого, и мужественного, словно ангел и демон сошлись в нем. Не такой мужчина, который соблазнял, зная, что потом отвергнет. Что-то глубоко внутри женщины предупреждало об опасности, которая ожидала ее, если она поддастся его очарованию. Опасности, которой она не могла избежать, но страстно желала.

На нем была черная футболка с надписью " Ты Знаешь Ты Хочешь Меня", черные, немного мешковатые штаны и серебряная цепь вместо пояса. На правой брови было сделано три пирсинга, и еще один на губе. Колечко. Серебряное. В комплект к поясу, ехидно подумала она.

Он всегда заботился о своей внешности и не любил, когда его дразнили этим. Это то, что когда-то позабавило её, потому что показало его более мягкую сторону. Намек на уязвимость.

Однако сегодня у неё не было поводов для веселья. В то время как он стоял там и выглядел таким же съедобным как шоколадный трюфель, вымоченный в карамели, она, вероятно, напоминала водосточную крысу, вымоченную в сточных водах. Она имела возможность вымыть себя водой, которую Повелители приносили ей каждый вечер, её одежда была измятой и грязной, а волосы были перепутанной массой.

"Есть что сказать, да?", пробормотал он. "Значит мы на правильном пути."

Она точно знала, что он думает, потому что он мог говорить только ложь. Он же хотел, чтобы говорила она. Сдержись. Не позволяй ему узнать, какое влияние он оказывает на тебя. Она изогнула бровь, изображая беспечный вид. "Помнишь меня?" Хорошо. В ее голосе не было ни тени обиды.

Его глаза лихорадочно блестели, выдавая волнение. "Конечно, помню."

Значит, нет. Он ее не помнил. Ублюдок. Она не позволила эмоциям отразиться на своем лице, чтобы он не понял, как сильно расстроил ее. "Зачем же тогда ты забрал меня из крепости?" Нарочито медленно, она провела пальцем вниз по своей шее, между грудей, интересно, что, если — да. Он пристально следил за тем, как она это делала. Неужели отчасти он все же находит ее привлекательной? "Я очень опасная женщина."

"Меня уже не предупреждали об этом", сказал он, разделяя слова, его дыхание становилось хриплым. "Я уверен, что не переносил тебя, чтобы было легче общаться."

Не потому что он хотел ее, а только чтобы она удовлетворила его любопытство. Ее рука упала на колено. Она не была разочарована. Это было больше чем всегда, и она ожесточилась, как и раньше, испытывая душевные муки. Еще один раз вряд ли уже будет иметь значение.

"Ты идиот, если думаешь, что смена обстановки развяжет мне язык."

Не смотря на то, что он продолжал молчать, его челюсть дернулась. Он явно был смущен.

Она приторно улыбнулась ему, наслаждаясь моментом. И было какое-то удовольствие в том, что она предоставила ему блуждать в темноте, оставляя в неведении, как и он, заставлял ее ломать голову о том, где он был в течение наполненных тревогой тысячелетий.

Как напоминание о ее тревоге, той повсеместной тревоге глубоко в душе, ее улыбка, насквозь фальшивая, исчезла. Ей даже пришлось прижать язык к нёбу, чтобы не скрежетать зубами от ярости.

"Я вернусь за тобой", сказал он ей однажды ночью. "Я клянусь, что освобожу тебя."