– Причем не только с Евфимией, но и со мной – по старой памяти. Она порой невыносима, но зато я спокойна за дочь, пока она под крылом этой квочки.

– Понимаю и одобряю, – сказал епископ. – Юные девушки беззащитны, как цыплятки, их надо беречь и беречь. Но в отношении Товия ты можешь быть спокойна: этот юноша благороден в чувствах и чист в помыслах.

– Мне это ведомо, владыко, – сказала София. Они обменялись понимающими взглядами и замолчали, поскольку вокруг были люди.

– Так что ж там такое с этими рыбами? – спросила Эгерия, нарушая их доброе молчание.

– Задолго до того, как Эдесса стала христианской, – сказал епископ, – рыбы в прудах Эдессы были посвящены языческой богине Иштар и никто не смел их ловить. Теперь же их ловят, подают к столу нашего правителя, а излишки продают народу.

– Ты ела сегодня рыбу на трапезе? – спросила София паломницу.

– Да, конечно.

– Как она тебе показалась?

– Необыкновенно вкусна и свежа, и костей совсем немного.

– Это и была рыба из царских прудов. Только не проговорись нашей Фотинии! Встречаются в Эдессе такие сверхблагочестивые христиане, которые не хотят есть рыб, чьи предки когда-то приносились в жертву Иштар: богиня-то была не слишком похвального поведения.

– До благочестия вашей старушки мне далеко, – улыбнулась Эгерия, – и я не стану сокрушаться, что ела эту вкусную рыбу.

– И это разумно, – улыбнулась София. – Нянюшка моя и вправду благочестива, но до чего же порой нудна и назойлива!

Эгерия в своем дневнике писала: «Там были источники, полные рыб, каких я еще никогда не видала, то есть столь больших и столь вкусных»[24].

Ей понравились царские пруды.

– Какая удивительно чистая вода! Даже отсюда видны не только стаи рыб, но и каждый камень на дне и короткие, словно подстриженные, зеленые водоросли.

– Это «водяной горошек», которым питаются рыбы. Он растет будто бы специально для них и, говорят, прямо с тех пор, как появились эти пруды, а им уже много сотен лет, – сказал Мар Евлогий.

– Так сколько же лет самому городу? – спросила Эгерия.

– Немногим меньше, чем человечеству. Посмотри, сестра, вон туда, вдаль и вверх: видишь ты гору, на которой стоит крепость, а над ней две высокие колонны?

– Вижу, владыко.

– «Троном Нимрода»[25]зовут их. По преданию, это руины дворца царя Нимрода, злосчастного строителя Вавилонской башни.

– Какими огромными они кажутся даже на таком расстоянии! Но вот что странно, Мар Евлогий, мне ведь показывали дворец Нимрода в Палестине…

– Меня это не удивляет, и нет у меня сомнений в правдивости как эдесского, так и палестинского преданий, – сказал епископ. – Ты помнишь, сестра, сколько жили Ной и его потомки? Так что Нимрод за свою долгую жизнь мог построить десятки и городов, и дворцов.

– Да, это верно…

– А Эдессу, опять же по преданию, Нимрод построил, удалившись из Вавилона. Он выбрал долину, богато орошаемую левым притоком Евфрата, называемым в Библии рекой Балих, на арамейском Дайсаном, а по-гречески Скиртом. Во время владычества Селевкидов город и был назван Эдессой, что значит Водный[26]. В воде у нас и вправду недостатка никогда не было, слава Всевышнему… Но нам уже пора бы и во дворец! Где там наша молодежь?

Будто услышав владыку, скорыми шагами к ним подошли Товий с Мариам и Евфимией: у девушек на волосах блестела вода, тонкие льняные покрывала и лица под ними, края палл и даже подолы туник были мокрые, а с немного неуклюжего, но зато озорного брата Мариам так просто текло: ясно было, что молодежь плескалась друг в дружку водой из прудов. Но, подойдя к старшим, все трое остановились и приняли вид самый скромный.

– Освежились? – с улыбкой спросила София.

– С ног до головы! – честно признался Товий.

Стражники, охранявшие ворота дворца, увидев святого епископа в окружении паствы, не только не чинили им препятствий, но, сняв пернатые шлемы, чинно подошли под благословение, а затем скромно вернулись на свои посты. Не разрешили войти только ослику, велев проводнику остаться за воротами. Послушник, ничуть не огорчаясь, привязал скотинку в тени под большой чинарой, уселся рядом прямо на землю, опершись спиной о гладкий пятнистый ствол, и то ли задремал, то ли погрузился в молитву.

Мар Евлогий не только показал сестре Эгерии царский дворец, в котором снаружи теперь располагалось городское управление, но и провел ее в атриум, где стояли статуи всех государей, предшествовавших нынешнему царю Авгарю. По традиции владыка Эдессы носил имя предшественника, первым уверовавшего во Христа. Среди них выделялась статуя того самого Авгаря, который знаменит во всем христианском мире, ибо через него в этот мир пришло первое изображение Иисуса Христа – Спас Нерукотворный. Статуя была высечена из особенно белого мрамора, вероятно для того, чтобы подчеркнуть, как совершенно было дарованное исцеление от проказы.

– Этот мрамор похож на жемчуг! – воскликнула паломница. – И по лицу изваяния видно, что царь Авгарь был воистину муж богобоязненный и мудрый!

– Таков и был Авгарь, который, ни разу не видев Иисуса Христа, поверил, что Он есть воистину Сын Божий! – сказал епископ. – Я не погрешу против истины, предположив, что ты, сестра Эгерия, хорошо знаешь историю обретения Авгарем Нерукотворного Образа Господа нашего Иисуса Христа и чудесного исцеления этого царя.

На эти слова сестра Эгерия ответила кивком согласия и перекрестилась.

– Но известно ли тебе, что к этому чуду причастен и наш возлюбленный апостол Фома, покровитель нашего города?

– Да, конечно, Мар Евлогий! Потому-то я так стремилась посетить Эдессу, первую на земле христианскую столицу.

– Пусть не все, но многие потомки Авгаря были истинными и убежденными христианами, поэтому Осроэна и стала первым в Ойкумене христианским царством, именно на ее монетах впервые был вычеканен крест – символ христианства.

Эгерия записала его слова на своей табличке, с которой никогда не расставалась. Затем все снова вышли в сад и разбудили послушника и его ослика.

– Мы пройдем по Главной улице, мимо торговых рядов, – сказал Мар Евлогий юноше, – а тебе не стоит толкаться там с ослом и поклажей, ибо и в христианском городе базар без воров не обходится. Иди к Западным воротам и жди нас там. Дорогу знаешь?

– Знаю.

– Можешь даже выйти за ворота, чтобы ослик твой мог попастись среди колючек, растущих у стены. Только далеко не отходи! Ступай с Богом.