Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему Катя вдруг вспомнила сейчас про своих родственников, сказать было невозможно. Но она так обрадовалась, что здешний батюшка не стал зазнаваться, а по-простому заговорил с ней, что сразу же выложила ему и про ссору с мужем, и про убийство шиншилл, запланированное Гаврилой чуть ли не в промышленных масштабах. И как ей нелегко принять правильное решение.
И высказавшись, уставилась на священника:
— Что вы на это скажете?
Священник покачал головой:
— Надо же… А вы выглядите такой юной. Не думал, что вы уже замужем.
— Спасибо. Но что вы скажете по поводу нашей ссоры с мужем?
Кате показалось, что священник собирался пожать плечами, они у него даже дернулись, но в последний момент он, видать, сообразил, что такое легкомысленное отношение к проблеме посетительницы будет недостойно его священнического сана, и удержался.
— Священное Писание учит нас, что жене надлежит покоряться своему мужу. Ибо таков порядок на земле. Но со своей стороны я прибавлю, что будь я на месте вашего мужа, то я бы…
Что бы сделал священник на месте мужа Кати, так и осталось под завесой тайны. Потому что отец Андрей неожиданно сильно выпучил глаза, уставившись куда-то за спину посетительницы. Вид у него был до такой степени потрясенный, что Катя тоже невольно оглянулась. Что там такое? Но она не увидела позади себя ровным счетом ничего подозрительного, только лишь тот пустой столик, возле которого по-прежнему горели свечи.
Катя повернулась назад, но батюшки не увидела. За эти секунды священник уже обогнул Катю и теперь громко хлопал ладонью по упомянутому столику, словно что-то потерял и надеялся отыскать на ощупь.
— А где икона? — воскликнул он, подняв на Катю глаза.
— Какая икона?
— Икона Святого Иакова, единоутробного брата Спасителя нашего.
Священник нырнул под столик, словно Иаков как-то мог сам спрыгнуть на пол. Ясное дело, никакой иконы там не оказалось, это было видно и так. Но словно не доверяя своим глазам, священник принялся ползать по полу, бормоча и горестно причитая:
— Икона… Икона пропала… Восемнадцатого века! В серебряном окладе! Выдана отцом архимандритом на время праздничного дня! По моей нижайшей просьбе! Под мою ответственность! И где она?
И вынырнув из-под столика, он устремил на Катю взгляд, в котором читалась настоящая паника, и воскликнул совсем уж в отчаянии:
— Пропала!
Катя молчала. Она просто не знала, что сказать. Но священник ждал от нее какой-то реакции, и девушка спросила:
— А где она была, эта ваша икона?
— Да вот тут же! Тут! На аналое лежала!
И священник хлопнул рукой по высокому столику, который только что так тщательно обыскал сверху донизу и даже пол под ним обшарил.
— Когда я пришла, на вашем аналое уже ничего не было. Он был пустой.
Взгляд у священника сделался совсем диким. И взглянув на Катю, он воскликнул:
— Вы! Вы могли ее взять!
— Что? — возмутилась Катя. — Вы в своем уме?
— Конечно, это вы ее взяли! Пришли тут, историю какую-то про мужа придумали. Да я сразу понял, что никакого мужа у вас нету!
— Почему это нету?
— Потому что рано вам еще замуж! Признавайтесь, куда вы дели икону?
— Никуда я не девала.
— Украли и спрятали! — настаивал священник.
— У меня ничего нету.
— Нет?
— Нет. Хотите, сумку вам покажу?
Но священник отмахнулся.
— Не надо мне вашей сумки!
— Нет, вы посмотрите.
— Говорю, не надо. И так ясно, что в вашей сумке моей пропажи нет.
— Что это вдруг вы так резко поверили в мою невиновность?
— В вашу сумку икона элементарно не поместится, — пояснил священник Кате. — Икона для вашей сумки слишком велика.
Вот оно в чем дело!
— Значит, моя сумка слишком маленькая? — задумчиво уточнила девушка.
— Икона вместе с окладом была вот такого размера.
И священник отмерил расстояние от кончика своего подбородка до пупка.
— Да, такого размера икона в мою сумку точно не поместится.
И вдруг Катя вспомнила о вульгарно раскрашенной девице, с которой столкнулась в дверях. Вот у той как раз была большущая сумка. И прижимала ее девица к своей груди с таким видом, будто бы там лежало невесть какое сокровище. Довольно увесистое сокровище.
И хлопнув себя по лбу, Катя воскликнула:
— Стойте! Кажется, я видела вашу воровку!
— Видели? — воспрянул священник. — Где?
— Когда я входила в церковь, то навстречу мне попалась какая-то девица, у которой в руках как раз была подходящего размера сумка.
— Давно это было?
— Минут пять, нет, десять назад. Стойте, она уже убежала.
Тем не менее священник кинулся к дверям, словно надеялся застать преступницу там. А кто его знает, может быть, и впрямь ожидал, что злодейка, укравшая у него икону, уже раскаялась в своем поступке и стоит за дверями, желая вернуть покражу. Катя последовала за батюшкой. И вдвоем они убедились, что злодейки на улице и след простыл. Вокруг были лишь деревья, да внизу по дороге проезжали машины и тележки. Девушки в короткой юбке среди них видно не было.
— Что же делать? — повернулся к Кате священник. — Ее нету! Как она хоть выглядела?
Катя постаралась максимально подробно описать ему вульгарную девицу. И священник покачал головой:
— Такой особы я не знаю. Она явно нездешняя. Всех жителей Дубочков и окрестностей я знаю в лицо. Эта девушка приезжая.
— Может быть, в полицию обратиться? Икона была ценной?
— Очень ценной! В том-то и дело! Любую икону жалко, если украдут, но икону современного письма можно восстановить, приобрести заново копию. А восстановить эту икону просто невозможно!
— Что же вы такую ценную вещь и без присмотра оставили?
— Так ведь это же икона!
Священник воззрился на Катю с величайшим негодованием.
— Икона должна находиться в храме. Как мне могла прийти в голову мысль, что кто-то может посягнуть на святое? Что кто-то украдет из церкви реликвию… Да еще здесь! В Дубочках!
Катя была вынуждена признать, что ситуация с преступностью в Дубочках и впрямь была очень благополучной. Когда они покупали дом, то главным преимуществом покупки бывшие владельцы дома объявляли тот факт, что тут в округе было очень тихо. Ни драк, ни пьянства, ни случаев воровства не случалось или почти не случалось. А если случалось что-то подобное, то провинившегося просто выселяли из поселка с запретом появляться в окрестностях Дубочков вплоть до полного исправления хулигана.