— А как же духи, крема, «Шанель», косметика?

— О, тут своя закавыка. Тут мы идём другим путём, — Камиль разливал чай по цветастым чашкам, усадив Францева за огромный обеденный стол, окружённый бежевыми стульями с резными спинками. — Мы как поступаем? Едем за границу и оптом скупаем у них всё, что не распродалось и идёт у них на утилизацию. Им выгодно — за утилизацию платить не надо, нам выгодно — три цены возьмём за несвежий, но западный товар.

— Понятно. За осетрину «второй свежести» помнишь, что Воланд с буфетчиком сделал?

— Извините, Сергей Николаевич, не врубаюсь, какой Воланд?

— Ладно, проехали. Ну а детское питание — с ним как? Собачью еду засовываете?

— Ну уж скажете… мы же не звери какие. Мои товароведы только срок затирают, если что не продалось, и новый клеят. И в первый ряд на полках, чтобы быстрее расхватали.

— Да, бизнес… Просветил ты меня, — сказал Францев. — Жульничество на жульничестве.

— А чё? Нас же никто не ловит. ОБХСС теперь нет. А чем мы хуже других, тех, кто наверху?! Вы бы мне про заграницу, налоги, виды на жительство рассказали. Я ж не вечно здесь впахивать буду.

— Не помощник я тебе. Тебе хитрые схемы нужны, а я только по закону знаю. Да и законы во всех странах разные. «Истина конкретна», как учили марксисты, — пошутил Францев.

Но Камиль был настроен на серьёзный разговор:

— Доучились! Марксисты хреновы, всех их попёрли. И назад дороги нет! Мы на Ельцина молимся. Это же надо, как он всех раком поставил! Всех — и наших, и ваших. Костлявая рука рынка теперь всё расставит по своим местам, как учит Гайдар. Она теперь — закон! Это по-нашему. Наше время пришло. Бабки надо делать, бабки. Хотя многие — и вроде неглупые люди — до конца этого не понимают.

— На меня, что ли, намекаешь? — мрачно поинтересовался Францев.

— Боже упаси! — Камиль молитвенно прижал сомкнутые ладони к груди. — Как можно? Вы и за границей подолгу жили, и дипломат.

Камиль считал Францева дипломатом, потому что в доме, где много лет назад молодой офицер Сергей Францев с женой получили квартиру, в справке домоуправления было написано: «Место работы — МИД».

— Вы же с опытом заграничным, — продолжал разглагольствовать Камиль. — Сами знаете, чем жизнь у нас от жизни за бугром отличается. Нет, я не о вас говорю. Я тут разговорился со своим приятелем — соплеменником, можно сказать. Он журналистом работает. Прибежит после работы под ночь в магазин, салаты готовые и сосиски покупает да всё время деньги считает: хватит — не хватит. Я его всё к себе работать зову. Помощником. Спрашиваю: Рамиль, тебе сколько в газете платят? Я буду платить в три раза больше. А он, представляете, отказывается! Не могу, говорит, в торговлю идти. Я всегда журналистом мечтал быть, на журналиста учился! Да мало ли кто на кого учился. Молотить надо. А он опять за своё: «Мама мной гордится. В Уфе живёт, всем рассказывает и статьи мои показывает!» Тёмный человек, скажу я вам, провинциал, жизни не понимает. Так и будет впахивать и копейки всё время считать, — заключил Камиль.

Францеву было неприятно слышать разглагольствования бывшего мойщика машин. Вступать в дискуссию он не хотел. Просто сказал спасибо за чай, попрощался и вышел. Ожидая лифта, он понял, что этому закону он подчиниться не сможет. Но и уступать новым хозяевам жизни он не собирался. Его, пожалуй, самым безжалостным выводом стало то, что новые хозяева жизни затопчут бедных и честных. Произойдёт естественный отбор. Как в мире животных.

Францев был занят поиском работы. Он встречался с бывшими сослуживцами, друзьями по институту, которых давно не видел. И у него складывалась довольно пёстрая и печальная картина российской реальности.

А Ника, вернувшись в Москву, как могла старалась превратить холостяцкую берлогу Францева в уютный семейный очаг. Ей очень хотелось быть полезной отцу. Она провожала его по утрам, приготовив завтрак. Вечером встречала горячим ужином и внимательно слушала его скупые впечатления о московской жизни.

В то утро она вышла из квартиры и купила в супермаркете рядом с домом несколько цветочных горшков. Затем накопала земли в соседнем лесочке, которым гордился каждый житель Юго-Запада Москвы. Она решила устроить на широком подоконнике кухни настоящий зеленый рай — тем более что надвигались долгие зимние месяцы. Для своего домашнего сада она закупила самые некапризные растения: традесканцию, аспарагус и цветущий бальзамин, прозванный в народе «огонёк». А когда возвращалась из магазина, то заметила у мусорных контейнеров выброшенную огромную лиану — монстеру. Горшок был расколот, некоторые ветви обломаны… Приставленная к мусорнику, она почему-то напомнила девушке её собственную неприкаянную жизнь, которую Нике пришлось вести ещё совсем недавно. Она даже заговорила с цветком:

— Ну что, выставили тебя из дома? Замёрзнешь ведь. Ну ладно, не бойся. Сейчас я тебя заберу. Не пропадёшь, — успокаивала она огромное растение, у которого на месте сломанных ветвей появились капельки сока, похожего на слёзы.

Но как она это всё унесёт — и горшки с цветами, и разлапистую монстеру?

Вдруг она услышала, как за её спиной из соседнего подъезда, громко переговариваясь, вышла группа подростков. И один из них громко сказал:

— Тёть, а тёть, не надрывайтесь! Мы поможем.

Сначала Ника даже не обернулась, настолько была уверена, что обращаются не к ней. И только когда её окружили мальчишки, пристраиваясь, чтобы половчее ухватить огромную лиану, она поняла, что для этих ребят она уже почти тетя. Это открытие привело её в большое изумление.

— Какая это тебе тётя? — поправил мальчишку подросток постарше, лет двенадцати.

— А кто же, дядя? — не смутился шкет, и вся компания вместе с Никой весело расхохотались.

Как муравьи, окружив монстеру, придерживая её кто с боков, кто снизу, ребята подняли её и понесли по ступеням. Так и внесли нового жильца в квартиру. Затем они помогли Нике поместить горшок с растением в пластиковое ведро и, довольные собой, шумно покинули квартиру.

Кухня и вправду сразу преобразилась. Длинные зеленые ветви висячих растений она закрепила по стенам, рассадила цветущий бальзамин и, отступив в центр кухни, удовлетворённо — как Бог в седьмой день творения мира — подумала: «Это хорошо!»

«Вот здесь мой папа и будет восстанавливаться после тяжёлых рабочих будней, — думала Ника. — Здесь у него будет реабилитационный центр, а по-простому — домашний рай».

Но пока в «раю» было довольно грязно: рассыпанная земля, следы от мальчишеских кроссовок, обрывки листьев. Ника подошла к шкафу, взяла там щётку и старый, поблёскивающий синим боком пылесос «Чайка». Она решила сделать генеральную уборку. Почистила ковёр в гостиной, сняла все занавески, вытряхнула их с балкона и принялась за помутневшие зеркала. Протёрла подоконники, комод, письменный стол… И взялась за самое сложное — запылённые баррикады книжного шкафа. Как их разбирать, было не очень понятно. Собрания сочинений, художественные альбомы, тонкие бумажные книжицы занимали каждую полку от края до края. А на нижней полке, рядом с подборками старых журналов, разместилась большая картонная коробка. Ника решила начать с неё.