Мгновенно около столика нарисовался официант.

— Что будете пить? Может быть, аперитив? Виски, мартини, джин?

— Единственный спиртной напиток, предназначенный для встречи друзей, — это водка. Все остальные напитки — для одиночества. Так что принесите нам водочки, будьте добры, — попросил новый знакомый.

— «Абсолют», «Финляндия»?

— А «Столичная» есть?

Официант слегка поскучнел, но водка и закуски появились на столе сразу же.

— Ну, давайте! За что пить будем? — спросил Францев. — Как думаешь, Коль?

— Я думаю, так: за идеалы, несмотря на новую жизнь! — не без сарказма сказал Николай Иванович. Мужчины резко опрокинули в себя рюмки. Философ, вытерев салфеткой рот, неожиданно прокомментировал тост:

— Увы, в политике идеалы всегда служат лишь прикрытием для захвата власти и обмана населения. Как у нас и произошло.

— И тем не менее среди нас есть ещё романтики, которые без идеалов никак не могут, — улыбнулся Николай Иванович. — Вот, к примеру, Сергей. Когда жизнь так переменилась, как вписаться новому человеку в новые порядки? А помните, как мощно шла тема: про то, что «так жить нельзя», про то, что «в нашем смехе и наших слезах — пульсация вен, мы ждём перемен»? И как партийные начальники достали всех со своими привилегиями… И что теперь?!

Философ перебил:

— Давайте ещё выпьем, и я вам расскажу одну историю. Про привилегии. Вы же помните, Николай Иванович, я ещё не так давно в ЦК писал речи и аналитику руководству. И у меня там был кабинет, в котором была немаленькая коллекция очень хороших книг по тем временам. Я их там же, в ЦК, и покупал. И вот после провала ГКЧП мне позвонили и предупредили, что к вечеру, скорее всего, демократы пойдут демонтировать Дзержинского. Я — быстрее на Старую площадь, решил хотя бы книги собрать, а то потом вообще в кабинет не пустят. Сижу в кабинете, а на улице шум, гвалт. Это митингующие уже к зданию ЦК пришли, орут внизу под окнами, руками на подъезды показывают… Ну всё, думаю: опять как при Ленине — почту, телеграф, телефон и главный бастион власти брать будут. Собрал две сумки. Решил через третий подъезд не выходить — сразу на площадь попадешь к демонстрантам. Вышел через запасной выход, в переулок. Только шагнул на улицу — и тут меня кто-то огромный и взъерошенный хвать за плечо! И шипит так тихо:

— Ну, гад, знал я, знал, что кто-то из вас, паразитов, спасаться через чёрный ход будет. Открывай свои сумки! Что там у тебя — деньги, сосиски, колбаса цэковская?

С ним там ещё несколько человек было, и я, конечно, испугался. Но виду не подаю и отвечаю спокойно так:

— Да ладно вам… Книги это.

А он мне:

— Чё заливаешь, какие книги? У-у, морда коммунячья! Где золото партии?!

И молнию на сумках рвёт, открывает их, роется, роется.

— И правда, книги… — и трясёт сумки, трясёт. А потом, когда понял, что нет колбасы, взъярился:

— Ты что, м…к? Где кремлёвская колбаса, деньги где? Ты зачем здесь работал?! — кричит мне в лицо.

— Я учёный, доктор наук, — говорю ему. Самому уже не так страшно, вижу, он бить меня не собирается, да и остальные приуныли. Даже смешно стало: представляете, огромный мужик роется, матерится, ищет колбасу, а там — книги!

И философ заразительно затрясся своим полным телом, смахивая с глаз навернувшиеся от смеха слезинки. Николай Иванович тоже расхохотался.

— Ну вот именно, — горячо сказал Францев, который за время рассказа самостоятельно махнул пару рюмок. — Старое рухнуло — и что теперь?! Трусы у метро продавать?! Я — военный человек, мне нужно служить своей стране, я без этого не могу! Я трусы продавать не умею!!

Николай Иванович мгновенно стал снова серьёзным.

— А ты думаешь, мы не такие? Мы что, трусы продаем? Мы государственные люди, мы Родине тоже служить умеем. Знаешь, как во время войны сотрудники музеев экспонаты берегли? Они не только потому это делали, что начальство им велело. Не было начальства у сотрудников Павловского дворца, когда немцы кругом были. Они берегли то, что стране принадлежит. И честь свою берегли. От голода умирали, но хранилище академика, генетика Вавилова, не трогали — ни одного там семечка не украли! В трудные времена много сволочи вылезает. Но ты сам говоришь, что честь тебе дороже. Поэтому её ты и должен беречь.

— А как её сберечь, если я трусы продавать должен?!

— Вы извините меня, Сергей, — Вячеслав Гринько уже не смеялся, — но сейчас, когда в стране хаос, необходимо одно помнить: не дать нынешнему времени себя уничтожить. История — штука жестокая. Вмиг в прошлое отбросит — и тогда всё, уже и стране не поможете, и себе противны будете. Сейчас надо как в стане врага: затаиться и выжить. Для военного — вы же военный? — это особенно важно. Тогда вы и пользу снова принесёте, когда стране снова нужны будете. Таков, как учил Кант, категорический императив нынешнего времени.

— Точно, Слава, ты всё правильно сказал. Кант также учил, что надо выпить, — уверенно заявил Николай Иванович, наливая ещё по одной. — Ты, Серёга, себя должен сохранить! И свою дочь сберечь и в жизнь запустить. Она сейчас твоя Родина! А придёт время — и такие, как ты, стране понадобятся. Вот увидишь. Помнишь, нас как учили: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя!» — И с напором добавил: — Наш главный долг сейчас — перед нашими детьми, жёнами, сыновьями. Мы ради них не должны оказаться сломленными.

— А государству, стране вы, Сергей, ещё послужите. Такие, как вы, будут очень нужны, — добавил Гринько. — Только смуту нынешнюю пережить надо. Россия наша ранена, но не умерла. Даст бог, и государство восстановится. Это же Левиафан! А Левиафаны так просто не умирают.

Францев сидел и слушал. Ему стало спокойнее. Он очень долго был один и привык принимать решения, отвечая только за себя и за своё дело. А сейчас он чувствовал, что рядом — близкие люди, и они — единомышленники, переживают о том же, о чём он не переставал думать, едва сойдя с трапа самолёта. И стараются помочь.

— Правильно, Вячеслав. Мы когда-нибудь понадобимся. Когда страна начнёт подниматься. А сейчас нужно делать что можешь. И помни, Сергей, — ты не один.

Францев без труда нашёл серо-зелёный особняк, расположившийся в одном из переулков около Павелецкой площади недалеко от Садового кольца. Это здание — штаб-квартира Бориса Вересовского — становилось всё более известным среди новой политической и деловой элиты. Именно там Вересовский назначал деловые встречи. И для многих именно от этих встреч зависело, получат ли они путёвку в создававшуюся на глазах «новую жизнь».

Его ждали — охрана была предупреждена. После короткого досмотра проводили в просторный зал, где уже собрались 8–10 человек. «Вызова ожидают», — подумал Францев. Он не ошибался. Периодически из узкого коридора, который вёл в глубину особняка, появлялся высокий молодой человек, подходил к одному из сидевших и вежливо приглашал последовать за ним.