Брук улыбается, собрав от глаз мелкие морщины, качает головой – поняла. Редкая она всё-таки человечиха: и говорить умеет ясно-красно, в охотку – и всякое малословие понимать. Без Брук пришлось бы трудно, после того как Элис и Юзуф уехали насовсем, а новых островных наёмников им на смену так и не случилось.

– Нет, но спасибо. Пусть вон ребята полопают, если у тебя чего наготовлено на человечий вкус.

Опять верно. Люди – народ прожорливый, а любая здоровая молодь – втройне. Да и явились нежданники хорошо гружёными, с добавочным припасом.

Надо проводить Брук. Не то чтобы Ийру хочется оставлять этих неведомых людей без присмотра в доме с Миной и печкой, но проводы-то совсем недолгое дело, и пока они будут заняты с едой, то уж всяко не полезут шататься по острову. А раз остаются, значит, вряд ли чего-нибудь выдумают спереть.

– Картошки в кругляше запарены, – показывает Ййр. – Тушёнку пока откроете, на плите погрейте.

Натаскивает свою оранжевую шапочку и выходит вон – обуваться.

Брук на прощанье пожимает руки Рине и Сэму. Говорит с усмешкой, а голос звучит серьёзно и значительно:

– По чёртушкиной мерке, вы ему, можно сказать, даже понравились… Ишь ведь. Ну, удачи. Слушайте его, особо-то своевольничать не надо. Сами понимаете, какое это место… Он, беда, который год на всём Диком старший. И живой.

Сэм кивает, слегка нахмурясь. Рина знает, что «не своевольничать» Сэму будет трудно, но сейчас они оба вежливо прощаются с госпожой Брук. И благодарят.

* * *

Газолинка благополучно покачивается, вернувшись на водное полотно. Пока Брук не завела мотора, Ййр спрашивает:

– За неделю они управятся?

– С книжкой-то? Ой вряд ли… Ты смотри, ребят береги. Они славные люди.

Ййр фыркает, сморщив нос.

Ну… перемены не обязательно бывают к худшему.

Даже здесь, на широкой и лютой его земле.

Глава 5

Возле дома в сыром воздухе различим щекотный дух поджаривающегося тушёного мяса. Стало быть, за недолгое время ййрова отсутствия людская молодь справилась с консервной жестянкой и даже осмелела взять сковороду а не просто разогреть тушёнку на краю плиты прямо в таре.

Взойти на крылечко, разуться, проникнуть в сени, чтоб не пропела под ногой ни одна доска. Тяжёлая дверь на кухню прилегает плотно, но не такая уж это серьёзная помеха для орчьихушей.

– Вообще-то ты не обязана, – гудит Кнабер.

– Хочешь сам у плиты постоять? – голос девчуры звучит улыбчато, озорно.

– Нет, я имею в виду…

– Сэм, а ты уверен, что тебе понравится, как он готовит?

– Ну, как орк машину починил, мне понравилось, почему же… Хотя ты права, зачем сразу рисковать.

Слышно деловитое шкрябанье, как раз такое, как получается, когда на гулкой сковороде деревянной лопаткой перемешивают поджарку.

Кнабер снова подаёт голос:

– Смотри, у него календарь шестилетней давности, до сих пор висит.

– Дней в любом году одинаково, – поясняет Ййр, шагая через порог.

Ййр знает о старинном договоре людей с дварфами: нет-нет да засунуть в какой-нибудь неблагой год денёк-лишень, «Кайсу Злопамятную», но по большому счёту, какая разница.

Рина едва не роняет лопатку, но вовремя спохватывается.

– С печью ладишь? – Ййр глядит одобрительно.

– Немножко… дома почти такая же была.

Да, дома была почти такая же, и дедушка Ибрагим всегда говорил, что человек должен уметь позаботиться о себе, о доме, о земле. По возможности – ещё и о тех, кто не может позаботиться о себе сам. И не важно, насколько много у этого человека денег. Дедушку нельзя было упрекнуть в скупости, но, к примеру, семья Сэма всегда жила гораздо роскошнее, хотя и состояние у них куда меньше. А вот дедушка предпочитал достойную и надёжную простоту…

«Вряд ли Сэм когда-либо готовил обед или менял колесо, – думает Рина, – но ведь это ничуть не делает Сэма хуже; его способности намного сильней и тоньше. Поэт светописи. Рыцарь красоты. Добрый друг. Всё ещё только друг, но и это тоже прекрасно».

Мысли начинают отдавать крепнущей горечью, но вместе с тем ничтожное одобрение подсобщика Ийра отчего-то отчётливо приятно. С печью она ладит, да. И, надо полагать, гораздо лучше, чем с ровесниками.

Пока Рина готовит, а Сэм, отвернувшись, копается в своём рюкзаке, бледноглазый не утруждает себя разговорами. Пьёт воду из бака в углу, зачерпнув её ковшиком – по упрямому подбородку скатываются несколько капель. Наскоро поправляет обмотку на ноге. Коротко велев «не шастать», уходит из дома прочь. Не по долгому времени возвращается с широкой корзиной. Из корзины торчит сныть, какие-то лопушки и нежно-зелёные хвойные веточки, остро пахнущие лесом. Ясно, козе тоже надо кушать. Пересекая с корзиной кухню, не-человек почему-то оставляет пучок травы на столе. И скрывается в «козьей» комнате.

Впрочем, со второго взгляда Рина опознаёт в «траве» пёрышки лука, пахучий анетум и ещё нечто, подозрительно напоминающее морковную ботву. Насчёт последнего она не совсем уверена, но свежая зелень к нехитрой трапезе будет в самую масть.

За обедом Ийр ест смехотворно мало, будто вовсе не голоден. Зато кудрявую «морковную ботву», на которую не польстились Рина и Сэм, прибирает почти всю.

– Вкусно, – говорит Ййр, не то про ботву, не то про результат Рининых кулинарных стараний. – Ужин за мной. Теперь вот что: царь-койка моя. Живите в дальней каморе. Там нормально. Доешьте – идём, одеяльников дам.

* * *

Бугайчик, едва не подавившись, кашляет, выхлёстывает залпом остатки чая и сообщает, что Ййр неправильно понял – они с Ариной конечно – но не настолько – чтобы жить в одной комнате.

Ох, горхаты, пошлите мешок терпежу и ещё пригоршню.

– Разберётесь, – отвечает орк. И повторяет ещё раз, медленно, чтобы дошло: – Царь-койка – моя. Живите в дальней.

Ибрагимова внучка вскидывает на Кнабера серые глаза, тут же опускает взгляд и маленечко скисает. Тот и не заметил даже.

«Ну что с вами делать. Глупее страфилевой холостёжи, маета одна. Никому от этого не хорошо…» Поэтому Ййр, коснувшись девчуриного плеча, добавляет мягче:

– Мина почти вылечилась. Завтра её на выпас пущу. Если так оно вам охота… ну, перетащите с утра один лежак, туда, за стенку. Делов-то.

– Думаю, так мы и сделаем. Спасибо, – скисшая было, она спокойно подбирает вилкой шматочек румяной поджарки. – Сэм, я почти уверена, что ты не ходишь во сне и не особенно храпишь, иначе твоя мама обязательно бы об этом упомянула, не так ли?

Эге, Кнабер от тех ли смирных слов так губы-то и поджал. Рина как ни в чём не бывало интересуется, чем хворала козочка.

– Шерстень под брюхо