так лучше — то пусть. Но все опять обернулось наихудшим образом. Новак влюбился. Первая сумасшедшая неописуемо сильная любовь, подогретая бурлящими гормонами. Проблема в том, что объектом этой любви был Дэн. Все эти взгляды, недвусмысленные намеки, которые Новак делал, скорее всего, неосознанно, не заметить было нереально. И для Дэна каждый этот намек был словно удар розгами. «Зачем? Почему именно я?» — думал каждый раз Дэн и ответа никогда не находил. По его мнению, Новак предал его, предал их дружбу, разрушив окончательно все его мечты о совместном будущем. Ответить на эти чувства взаимностью он не мог — ему всегда нравились девушки, а чувства, что Новак к нему питал, он считал отвратительными, противоестественными, неправильными. В глубине души он понимал, что Новак не нарочно втюрился, но не винить его в этом он не мог.

Первое время он надеялся, что все это временно, скоро пройдет, но время шло, а ничего не менялось. Дальше он решил действовать. Как свести любовь к нулю? Ответ: заставить возненавидеть предмет обожания. Ненависть вытеснит все. Все самые уязвимые места Новака были как на ладони, прицелься и бей. Он насмехался над его болезнью, его внешностью, отпускал крайне обидные шутки, обесценивал ими все его мечты и стремления, издевался над ним, как только мог, и рукоприкладства не сторонился. Он словно пытался открыть ему глаза. Вон, мол, посмотри, какой я на самом деле, разве можно такого любить? Но Новак не прекращал. Каждый раз он его прощал и делал вид, что ничего не произошло. Это злило Дэна еще сильнее. Ну, насколько нужно себя не уважать, чтобы терпеть такое? Любой нормальный человек послал бы его куда подальше и был бы счастлив. Но он — ненормальный. В результате Дэн пришел к выводу, чтобы выбить эту любовь невозможно. Никак. Совсем. Остался один выход — прекратить общение. Он стал его избегать, не брал трубки, пропадал иногда на несколько недель, но выкинуть его из своей жизни навсегда так и не смог. Оказалось, что не так уж и просто вычеркнуть из своей жизни самого близкого тебе человека. Он физически ощущал потребность в общении с ним. И если пару-тройку недель он еще кое-как без него обходился, то потом еле сдерживался, чтобы не позвонить ему или не зайти в гости. Это было похоже на ломку наркомана. Первое время без дозы еще нормально, терпимо, но с каждым днем твои мысли все больше поглощает эта дрянь, и в один момент ничему другому в твоей голове просто не остается места. И вот ты срываешься, закидываешься очередной дозой, а потом муки совести и ощущение полной беспомощности. Так постоянно происходило с Дэном. Он не мог с ним общаться и не мог не общаться. Что тот вариант, что этот причинял ему сильные страдания. Каждый раз, думая об этом, он представлял себя загнанным в клетку зверем, прутья которой были под постоянным напряжением, а за ними лежала тарелка с вкуснейшей едой. И тут два варианта: либо ты не приближаешься к прутьям, но страдаешь от голода, либо утоляешь свою потребность, но тебя бьет током. Выхода из этой клетки он не находил, и это сводило его с ума.

Этот мерзкий звон не унимался. Поворчав, он нажал на сброс вызова и сел на кровати. Говорить с ним он не имел никакого желания, но сегодня придется. Сегодня они сдают экзамен на поступление в Старшую школу. Протяжно зевнув, он поплелся в ванную, наскоро принял душ и, накинув домашние шорты и футболку, пошел на кухню завтракать. На завтрак — простые тосты с клубничным джемом, и крепкий несладкий кофе, такой, чтобы от горечи скулы сводило. Пережевывая тосты, он думал о том ангеле, которого вчера повстречал. И настроение его начало улучшаться. Незаметно для себя, он даже заулыбался, чего с ним уже давно не случалось. Родители, видимо, еще спали, поэтому дома царили тишина и покой. Кухонная занавеска слегка колыхалась от ветра из приоткрытой форточки. В воздухе перемешались запахи утренней свежести, свежескошенной травы и бодрящего кофе. Откуда-то издалека доносился детский смех, лай собаки и приглушенный гул автомобильной дороги. Он закрыл глаза и полностью погрузился в это блаженное спокойствие, но его вырвали из него самым бесцеремонным образом. Зазвонил домофон. Он измученно вздохнул и продолжил сидеть за столом, попивая кофе. Подходить к нему он не хотел ни за что на свете.

— Ты там оглох что ли?! — Звон разбудил отца и он, недовольно доковыляв до трубки, открыл дверь. — Друг твой, между прочим! Мог бы соизволить поднять свой зад.

Он ничего не ответил и продолжил завтракать. Вскоре на пороге появился Новак. Учтиво поздоровавшись с его родителями, он стал разуваться. Из комнаты выпорхнула мать, одетая в тоненький шелковый халатик красного цвета с золотыми оборками. Вещь красивая, качественная и дорогая. Отец в помятой футболке, обтягивающей пусть и небольшое, но все же хорошо заметное пузо и потертых трениках на контрасте с ней смотрелся совсем уж убого. То ли осознав это, то ли просто не желая находиться долго со своей женой в одной комнате, он вернулся обратно в спальню.

— Ты проходи-проходи, — защебетала мать. — Дэннис уже завтракает. Ты голодный?

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Новак и, пройдя на кухню, сел рядом с Дэном на кухонный угловой диван.

— Хотя бы чаю выпей, а то вон исхудал как. Сейчас я все налью, ты сиди.

Еще одна неприятная черта его матери — игра на публику. Чтобы она для Дэна приготовила завтрак или хотя бы налила чаю — да ни за что. Но стоит в этой квартире появиться гостю, как она сразу строит из себя заботливую хозяйку и примерную мать. А то не дай бог, о ней кто-то что-то плохое скажет. Она этого не переживет.

— Чего пришел? — недовольно буркнул Дэн.

— Боялся, что ты проспишь экзамен, вот и пришел, — тихо ответил Новак, так, чтобы его мать, которая возится с чаем в другой половине кухни, не услышала.

— Засунь свою заботу, знаешь куда?

— От этого экзамена твое будущее зависит.

— Вот именно. Мое, а не твое. Заботься о себе, а от меня отвали.

Мать закончила с чаем и села на стул напротив них.

— Ну что, мальчики, вы готовы? — Она поставила чашку с чаем Новаку и придвинула стеклянную конфетницу с кучей печенья.

— Конечно, — бодро отозвался Новак.

— Дэннис, а ты чего молчишь?

— Я готов, — бросил он, лишь бы она отстала.

— Ну, вот и здорово. Смотрите только, не опоздайте. Ты за ним проследи,