– Как вкусно пахнут гамбургеры! А зачем ты наготовил столько десертов? – спросила Харпер.

– Тауни уже меня спрашивала. Пусть она расскажет, – ответил Сед, направляясь обратно на кухню.

Харпер резко обернулась и увидела в другом конце зала Тауни. Драгоценная дочь, которая – по словам их матери, – не сделала ничего плохого, выглядела откровенно паршиво. Ее белые волосы, всегда стильно уложенные завиток к завитку, сейчас были завязаны в высокий хвост. Под глазами виднелись такие круги, будто она неделями не спала.

– На что уставилась? – огрызнулась Тауни.

– Да ни на что, – ответила Харпер и отвернулась от младшей сестры как раз в тот момент, когда Дана и Брук зашли внутрь и сели за накрытый стол.

– Откуда столько сладостей? – спросила Дана.

– Судя по всему, Тауни знает, – сказала Харпер, присаживаясь напротив Даны.

– Это все ты приготовила, тетя Тауни? – спросила Брук.

– Куда ей, – хмыкнула Харпер. – Она воду кипятиться поставит – весь дом спалит! Не припомню, когда она готовила.

– А я не припомню, когда ты была трезвой, – парировала Тауни, проходя через зал, чтобы сесть за четвертый стул.

– А ну-ка спрятали коготки, – отозвался Сед, поставив на стол корзину со сладким картофелем фри. – Иначе я уйду, и вы меня больше не увидите.

Дана ахнула.

Тауни сделала большие глаза.

Харпер положила гамбургер и взяла его за локоть.

– Не бросай нас. Нам без тебя не справиться, дядя Сед.

– Десерты занесли прихожанки. Видимо, когда-то давно они чем-то обидели бабушку Энни и теперь чувствуют свою вину, – объяснила Тауни.

– Вот бы это продлилось недельку-две, – пошутила Брук. – Все эти вкусности такие прикольные!

– Прикольные? – переспросила Харпер, надкусывая гамбургер.

– Так теперь говорят вместо «классный» или «обалденный», – пояснила Дана.

– А я думала, сейчас все говорят «кайфовый». По крайней мере, я так слышала от студентов, – сказала Харпер и крикнула Седу: – Дядя Сед, все прикольно, кайфово и обалденно! Давай садись к нам за стол.

– Нет, я лучше поем на кухне, мне тут за ребрышками к ужину присматривать надо, – отозвался он. – Вы доедайте да уберите потом за собой, а дальше можете уже приниматься за сладкое. Юрист будет полвторого.

– Так точно! – отчеканила Брук. – Тетя Харпер, а тот старый пикап – твой?

– Ага, – ответила Харпер, укладывая на гамбургер листья салата и кружочки помидоров с солеными огурцами.

– Мы уже целую вечность не виделись, но твой пикап я помню еще с детства, – сказала Брук.

– Да, давненько я на нем катаюсь. С детства, говоришь? А сейчас тебе сколько, двадцать один?

– Мне четырнадцать, – захихикала Брук. – А чем ты занималась?

– Работала барменом в одном студенческом кабаке в Оклахоме, а до этого в других разных барах, – сказала ей Харпер.

– Пф… неудивительно, – пробормотала Тауни.

– Что именно? Что я работала в кабаке или что он был в Оклахоме?

– И то, и другое.

– Прекратите! – гаркнул Сед. – Вы друг друга лет девять-десять не видели. Я не допущу, чтобы Энни расстраивалась из-за вашей грызни.

– Дядя Сед, бабушка Энни умерла, – мягко сказала Брук.

– Деточка, ее плоти больше нет, но дух все еще здесь с нами, так что этим троим девицам не помешало бы вести себя более пристойно, – сказал Сед отчитывающим тоном.

– Дядя Сед прав. Давайте будем уважать его, – прошептала Дана.

– Он потерял своего самого близкого человека, а вы тут устроили балаган, – сказала Брук. – Отчего вы все на ножах?

– Это долгая история, – сказала Харпер.

– Все же остаются здесь? – спросила Тауни, обведя взглядом двоих сестер и племянницу.

– А ты нет? – спросила Харпер.

Дана оглядела всех собравшихся.

– Зависит от того, что скажет юрист. Если бабушка Энни оставила все имущество дяде Седу, то я буду умолять его взять меня на работу.

Сед принес чайник со сладким чаем и поставил его в центр стола.

– Тебе не придется умолять, – сказал он.

Харпер подлила себе чаю и передала чайник Тауни. Из всех троих Тауни всегда была самой миловидной. Изящная фигура, пышные формы, самые светлые волосы и тонкие черты лица – у нее не было отбоя от мужчин, которые бегали за ней как верные собачонки. Без сомнения, она не станет менять своих крутых подружек из женского сообщества в последний год учебы на работу в пансионате и жизнь в лачуге у озера.

В голове Харпер вдруг заиграла старая знакомая мелодия. Была однажды такая песня про трех подруг, и одна была красивой, вторая – умной, а третья – паршивой овцой. Дана умная. Тауни красивая. А Харпер досталась третья роль, которая вполне ей подходила, учитывая все ее прошлые грехи. Она и без того всегда ощущала себя огромным неказистым подсолнухом в клумбе с прелестными миниатюрными розочками, коими были ее сестры. С ростом почти в шесть футов, со светло-карими глазами и волосами оттенка «грязный блонд», как говорила ее мать. Немудрено, что по сравнению с остальными сестрами, сидящими за столом, из нее ничего путного не вышло. Остается надеяться, что Брук унаследует от Даны ум, от тети Тауни – красоту, и ничегошеньки от паршивой овцы.

Однако при взгляде на загрубевшие руки Тауни, Харпер стало ясно, что та уже давно не пользовалась кремом и позабыла про маникюр. У студентки из женского сообщества не могло быть таких рук. Эти руки познали тяжелый труд. А где же ее неизменные высокие каблуки? Три года назад, когда Харпер видела ее в последний раз, она ни за какие коврижки не надела бы эти дешевые кеды, в которых она сидела сейчас. Так чем же ее младшая сестра занималась весь прошлый год?

– Соглашусь с Даной. Посмотрим, что написано в завещании. Если она оставила все хозяйство на нас, то я останусь, по крайней мере, до конца лета. Если нет, то… – Тауни пожала плечами, – Харпер, наверное, превратит это место в реабилитационный центр для алкоголиков?

– Нет уж, лучше сделаю из него бордель, – парировала Харпер. – Наберем десяток девиц, распределим по коттеджам и…

Дана укоризненно погрозила им пальцем.

– Хватит уже. Вообще-то, здесь Брук.

– Да я в курсе, что такое бордель, и, по-моему, это прибыльный бизнес, – высказалась Брук с блеском в карих глазах. – А вы всегда так друг друга ненавидели?

Харпер ухмыльнулась.

– Да мы просто идеальный образец истинных взаимоотношений между сестрами. Вся эта байда про семейные узы и братскую любовь – полный бред. Мы еще сто лет назад поняли, что не ладим, но ради бабушки терпели друг друга несколько недель каждым летом.