Ночь истощила силы сирокко. День еще только начинался, но город уже погрузился в знойную, влажную духоту, пропитанную запахом пота озадаченных туристов, пытающихся как-то сориентироваться в чужом, запутанном месте.

Джанни Перони прикончил бутерброд с ветчиной и уже собирался швырнуть в воду бумажный пакетик, но его остановил неодобрительный взгляд Косты. Он пожал плечами и сунул бумажку в карман, незаметно оглянувшись на двух сомнительного вида личностей, менявших деньги на ведущих во двор ближайшего дома ступеньках.

– Интересно, почему вокзалы постоянно притягивают к себе всякую шушеру? – рассеянно спросил он. – Я хочу сказать, что половина этой шантрапы была бы на своем месте и около Термины. С Римом понятно, но что их привлекает здесь?

Коста промолчал, хотя в душе согласился с напарником. Пусть и не во всем. В Венеции они провели почти девять месяцев. Командировка стала своего рода ссылкой, наказанием за несоблюдение ведомственной дисциплины. При этом нарушение было столь незначительным, что не поддавалось четкой формулировке, а потому и применить к нарушителям какое-либо наказание не представлялось возможным. На деле же ссылка превратилась почти в отпуск. Венеция совершенно не походила на Рим. Уровень преступности был значительно ниже, да и основную массу преступлений составляли мелкие карманные кражи, уличная торговля наркотиками да пьяные драки. Даже ошивающиеся вокруг вокзала Санта-Лючия бездельники являли собой лишь бледную тень того закоренелого уголовного сброда, что промышляет в окрестностях главного вокзала столицы. И Джанни Перони знал это не хуже других. Тем не менее расслабиться, приглушить природный инстинкт настороженности Коста не мог. При всей своей внешней безмятежности Венеция вовсе не была тихим уголком рая, где два одетых в форму полицейских – таково было одно из неприятных условий ссылки – могли позволить себе предаваться мечтам и не замечать происходящего. В полицейском участке Кастелло к ним относились с плохо скрытой подозрительностью и откровенным недоверием, что тоже не способствовало приятному времяпрепровождению. Да и меланхоличная апатия лагуны была обманчива. Гулявшие по участку слухи доходили порой и до Косты. Да, здесь вроде бы не совершалось крупных преступлений, сообщения о которых попадали бы на первые страницы газет, но это совсем не означало, что в Венеции не водились крупные преступники. Жизнь в Италии никогда не делилась на черную и белую, но в блеске лагуны вода, небо и дома напоминали иногда зыбкий, неопределенный мир, мастерски запечатленный на посвященных городу полотнах Тернера, которые так восхитили и поразили Косту при посещении выставки Академии в начале лета. Было в Венеции нечто такое, что беспокоило его и манило. Город напоминал нежелательного, но знакомого родственника, слишком опасного, чтобы с ним знаться, и слишком интересного, чтобы прогнать.

Он не в первый уже раз прошелся взглядом по напарнику. Перони и форма сочетались плохо. Синие брюки и рубашка висели на нем, как на чучеле, поскольку были на размер больше. И разумеется, Перони не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над уставом. В данном случае это выразилось в черных кожаных кроссовках, впервые за долгое время получивших свою порцию крема и сиявших под лучами солнца. Коста воспринял требование ношения формы как нечто само собой разумеющееся – в конце концов, совсем недавно он и сам был уличным полицейским и облачался в нее ежедневно. Но Перони не надевал синее почти тридцать лет, а потому и унизительное понижение принять беспрекословно, не заявив протест, не мог.

Громадные ступни напарника едва помещались в элегантных и наверняка не дешевых кроссовках «Рибок».

– Это же для здоровья, – жалобно пробормотал Перони. – Так что не начинай. Дома я за всю жизнь столько не прошел, сколько здесь протопал. Это несправедливо и жестоко.

– У нас нет патрульных машин…

– Могли бы лодку дать!

Именно этот вопрос с самого начала служил для Перони источником недовольства. Комиссар округа Кастелло Джанфранко Рандоццо вполне, надо признать, справедливо рассудил, что отправлять парочку залетных гостей на курсы управления водным транспортом для получения соответствующей лицензии слишком дорого и нецелесообразно. Приняв такое решение, он обрек римлян на тяжкую долю: тянуть лямку а качестве уличных полицейских, пользоваться общественным транспортом или унижаться перед местными коллегами.

– Что толку об этом говорить, Джанни? Наше время здесь вышло. А дома нам такая лицензия ни к чему. К тому же. мне трудно представить тебя за рулем моторки.

– Вопрос в другом. – Перони помахал перед носом Косты толстым, жирным пальцем. – Нас поставили в неравные условия. С нами обошлись несправедливо. Третировали, как чужаков. Или даже иностранцев.

Иностранцы. Да, в некотором смысле они и были иностранцами. Уж очень Венеция отличалась от Рима. Не раз и не два, а практически постоянно город вытворял нечто такое, после чего они оказывались в положении приезжих, туристов, порхающих на фоне некоего яркого, плоского и не вполне реального пейзажа. Местные коллеги частенько переходили на собственный диалект – диковато звучащее гортанное наречие, недоступное пониманию рядовых итальянцев. Коста успел выучить несколько слов. О значении одних догадаться было нетрудно: например, «среда», «мерколеди», звучала у них как «меркоре». Другие, похоже, пришли из какого-то балканского языка, вероятно, хорватского. Сегодня для венецианцев наступила «ксобия», день, начинавшийся с буквы «икс», совершенно чуждой истинному итальянцу.

Ссылка получилась не совсем та, которой они ожидали. Пострадавшего вместе с ними инспектора Лео Фальконе вскоре после прибытия в Венецию отправили в Верону, в подразделение, занимающееся расследованием краж предметов искусства. Не считая пары арестов за воровство, остальное время прошло спокойно, без потрясений, чему оба были только рады. Тем не менее полного удовлетворения от работы, как и ощущения комфорта, детективы не испытывали, и на то было две причины, по одной на каждого. Рельсы задрожали, стук колес становился все громче. Коста взглянул на часы – скорый из Рима прибывал по расписанию. На нем должны были приехать Эмили Дикон и Тереза Лупо. По окончании командировки «ссыльным» полагался двухнедельный отпуск, и начинался он как раз нынче вечером, буквально через несколько часов. Подойдя к делу ответственно, Коста еще в начале месяца приготовил сюрприз, выложив немалую сумму за два билета в «Ла Фениче». Но это завтра, а на сегодняшний вечер Перони заказал столик на четверых в тихом ресторанчике, где пользовался особой благосклонностью со стороны двух работающих в баре сестер, всегда угощавших своего любимца стаканчиком, как угощают обычно прошмыгнувшего в дверь бродячего пса. Поначалу Эмили и Тереза планировали регулярно навещать своих мужчин в их временном изгнании, но жизнь, как всегда, внесла коррективы. Число клиентов римского морга, где работала Тереза, никак не уменьшалось, а Эмили, едва приступив к занятиям в художественной школе в Трастевере, где собиралась получить степень магистра, обнаружила, что не может вырваться из трясины академической жизни. Свободное время женщин никак не совмещалось с рабочим графиком уличных полицейских, которым, похоже, постоянно выпадали самые неподходящие смены. За последние шесть месяцев Коста виделся с Эмили всего три раза, хотя она и жила в его доме на ферме у Аппиевой дороги. Но теперь наконец все четверо были свободны. Двухнедельный отпуск начинался сразу по окончании рабочего дня, и две скромные квартирки на одной из узких улочек в рабочем районе Кастелло, вдалеке от туристских маршрутов, готовились принять гостей.