в отношениях с близкими или финансовой нестабильностью, риск обострений почти в четыре раза выше1.

«Во время рождественских каникул 1996 года меня еще сильно мучили головокружения, но после этого я практически полностью восстановилась, — сообщает Натали. — Только моя походка была немного неуверенной. И несмотря на все проблемы после резекции печени у Билла (с июля по август мне пришлось четыре раза отвозить его на станцию скорой помощи), я была в порядке. Казалось, что Билл идет на поправку, и мы надеялись, что осложнений больше не будет. Как раз тогда у меня начался новый приступ болезни». Обострение случилось, когда Натали думала, что может немного расслабиться, когда ее помощь не была так сильно необходима.

«Мой муж принадлежал к тому типу людей, которые считают, что не должны делать ничего, что им не хочется. Он всегда таким был. Когда он заболел, то просто решил, что уж точно ничего не будет делать. Он садился на диван и щелкал пальцами — и когда он щелкал, все подпрыгивали. Даже детей он стал сильно раздражать. Наконец осенью, когда ему стало лучше, я отправила его на несколько дней за город с друзьями. Я сказала: „Ему надо развеяться“».

«А вам что было нужно?» — спросил я у нее. — «Я была сыта по горло. Я сказала его другу: „Забери его и поиграй с ним в гольф пару дней“. Он приехал и увез его. А два часа спустя я уже знала, что у меня начинается новый приступ болезни».

О чем это могло говорить? «О том, что я должна понимать, когда надо выключить свой режим помощи, — говорит Натали неуверенно. — Но я просто не могу это сделать. Если кому-то нужна помощь, я должна ее оказать». — «Независимо от того, что происходит с вами?» — «Да, прошло уже пять лет, а я все еще не научилась беречь свои силы. Мое тело часто говорит мне „нет“, а я все не останавливаюсь. Я не могу научиться».

За время ее брака тело Натали имело много оснований сказать «нет». Билл был запойным алкоголиком и часто позорил ее. «Когда он перебирал с выпивкой, то становился омерзительным, — говорит она. — Он делался сварливым, агрессивным, выходил из себя. Если мы были на празднике и что-то его задевало, он начинал при всех придираться к людям, без всякой причины. Я просто поворачивалась и уходила, а он потом злился на меня за то, что я его не поддержала. Через двое суток после того, как мне поставили диагноз „рассеянный склероз“, я знала, что на Билла я могу не рассчитывать».

Вернувшись с каникул, на которых он играл в гольф, Билл в течение нескольких месяцев чувствовал прилив физических сил. Он завел отношения с другой женщиной, подругой семьи. «Я думала: „Посмотри, сколько я сделала для тебя“, — говорит Натали. — „Я поставила под угрозу собственное здоровье. Я была рядом с тобой все лето. Ты висел на волоске от смерти, и я просидела трое суток в той больнице, не зная, умрешь ты или выздоровеешь. Я ухаживала за тобой, когда ты вернулся домой, — и вот чем ты мне отплатил. Ты плюнул мне в лицо“».

Идея о том, что психологический стресс увеличивает риск рассеянного склероза, не нова. Французский невролог Жан-Мартен Шарко первым сделал полное клиническое описание рассеянного склероза. Пациенты, как он сообщил в лекции 1868 года, связывают «длительные периоды горя или душевных мук» с возникновением симптомов. Пятью годами позже один британский врач описал случай, также связанный со стрессом: «С этиологической точки зрения важно упомянуть еще одно заявление, которое бедняжка сделала в доверительной беседе с медсестрой, — что она заболела после того, как застала мужа в постели с другой женщиной»2.

Для этой книги я провел интервью с девятью людьми, страдающими PC, восемь из них — женщины. (Около 60 процентов больных PC — женщины.) Эмоциональные паттерны, описанные в истории Натали, очевидно присутствуют, пусть и в менее драматичной форме, в каждом из этих случаев.

Данные, собранные мной в результате интервью, согласуются с опубликованными исследованиями. «Многие из тех, кто изучал данное заболевание, поделились клиническими наблюдениями о том, что эмоциональный стресс может как-то влиять на развитие PC», — говорится в научной статье 1970 года3. Чрезмерная эмоциональная связь с родителем, отсутствие психологической независимости, всепоглощающая потребность в любви и привязанности и неспособность чувствовать или выражать злость долгое время рассматриваются медицинскими наблюдателями как возможные факторы развития болезни. Исследование 1958 года выявило, что более чем в 90 процентах случаев «перед возникновением симптомов… пациенты сталкивались с травмирующими жизненными событиями, которые ставили под угрозу их „систему безопасности“»4.

Исследование, проведенное в 1969 году, рассматривало роль психологических процессов для тридцати двух пациентов с PC из Израиля и США. Восемьдесят пять процентов этих пациентов почувствовали возникновение симптомов, которые впоследствии были диагностированы как рассеянный склероз, вскоре после чрезвычайно стрессовых событий. Природа стрессоров сильно различалась — от смерти или болезни близких людей до внезапной потери средств к существованию или семейных событий, вызвавших необратимые изменения в жизни человека и требовавших такой адаптивности, на которую он был не способен. В одном случае источником стресса стал затяжной супружеский конфликт, в другом — возросшая ответственность на работе. «Общей особенностью… — пишут авторы исследования, — является постепенное осознание своей неспособности справиться со сложной ситуацией… вызывающее чувство неполноценности или несостоятельности»5. Эти причины стресса были одинаково характерны для разных культур.

В другом исследовании пациентов с PC сравнивали с контрольной группой здоровых людей. В группе с PC в десять раз чаще имели место тяжелые, угрожающие жизни события и в пять раз чаще — супружеский конфликт6.

Из восьми женщин с рассеянным склерозом, с которыми я беседовал, только одна по-прежнему сохраняла долгосрочные супружеские отношения, другие семь либо жили отдельно от мужей, либо были в разводе. Четыре женщины за некоторое время до возникновения болезни подвергались физическому или психологическому насилию со стороны партнера. В остальных случаях их партнеры были эмоционально холодными или недоступными.

Когда у журналистки Лоис в 1974 году диагностировали PC, ей было двадцать четыре. Через несколько месяцев после короткого эпизода двойного зрения у нее возникло ощущение покалывания в ногах. Два предыдущих года она прожила в маленьком арктическом поселении с мужчиной, который был на девять лет старше ее, — художником, которого она теперь описывала как психически нестабильного человека. Позже он попал в больницу с маниакально-депрессивным расстройством. «Я его боготворила, — вспоминает она. — Он был очень талантливым, и мне казалось, что по сравнению с ним я ничего