Роза Леопольдовна взглянула на Веру.

– У твоего зятя есть любовница?

– Нет, – ответила та.

– У Коли ребенок родился? – подключилась я к интервью.

– Нет.

– Тогда почему он написал: «Папа я»? – не успокаивалась Краузе.

– Нет.

– Что значит твое последнее «нет»? – рассердилась няня. – Скажи по-человечески!

– Ну… нет, – выдавила из себя Вера, – не папа он. Надо это!

– Что? – хором задали мы вопрос.

– Это.

– Ему нужно «папа я»? – уточнила няня.

– Да.

– Отлично! И как оно выглядит? Верочка, попробуй описать предмет, – попросила я.

– Нет.

Краузе закатила глаза, но я решила не сдаваться.

– Веронька, почему ты отказываешься?

– Плохо пишу. С ошибками.

– Ты словами скажи, – настаивала я.

– Стены. Баня, – как всегда, в телеграфном стиле высказалась сестра Нади.

Я начала гадать.

– «Папа я» это гипсокартон или кирпич?

– Нет.

– Шпаклевка?

– Нет.

– Кафель?

– Нет.

– Что тогда? – сквозь зубы процедила Краузе.

– Краска.

– Уфф, – вырвалось у меня, – наконец-то. «Папа я» это покрытие для стен. Почему же Надя говорила о розовом, кругло-квадратном?

– У обеих сестер в голове лапша переваренная, – фыркнула Роза Леопольдовна. – Одна слишком много болтает, из другой слова клещами не вытянешь. Вероятно, Надя имела в виду банки, которые выпускаются разной формы. Бог с сестрами, дурочками. Интересно другое: почему Коля у нас краску просит?

– Цвет, – вякнула Вера.

– А-а-а, он хочет уточнить колер, – осенило меня.

Сестра Нади неожиданно произнесла длинную речь:

– Да. Цвет «папа я». Нравится? Нет? Смотреть!

– Вот и договорились, – обрадовалась я, хватая куртку. – Вера, ты любишь пирог с черникой?

– Да.

– Роза Леопольдовна, сделайте одолжение, отдайте Вере пакет с выпечкой и кофе, – попросила я.

Краузе поджала губы.

– Не помню, куда его дела.

Я замерла с сапогом в руке. Няня заразилась от Веры слабоумием?

– Он на столе в гостиной.

Но Краузе повела себя еще более странно.

– Покажите, пожалуйста, какой, как бы я чего другое не принесла.

В полном недоумении я вернулась в комнату.

– Не стоит рабочих баловать, – зашептала шедшая следом Роза Леопольдовна. – Знаю эту породу. Бывают люди, бывают плохие люди, бывают отвратительные люди, а бывают строители. Для прораба главное – хозяина обдурить: побольше денег оттяпать, поменьше сделать и унестись прочь. И они наглые. Один раз угостите пирожком, работяги на следующий день крабов в коньяке потребуют.

– У вас от ягод сильная изжога, мне черника не подходит из-за коронок, к тому же я не люблю ее вообще, – тихо ответила я. – Не пропадать же добру? А кофе вы сами хотели рабочим отдать.

Краузе почесала переносицу.

– Ладно, пусть им пирог ужином будет. Вы идите, побеседуйте с Николаем, а я Вере втолкую, что у них сегодня выпечка вместо сосисок.

– Желаю удачи, – сказала я и побежала в большой дом.

* * *

– Цвет для бани подобрать надо, – сказал Николай, вводя меня в небольшое помещение. – Есть интересный колер – папа я. Оригинальный и для комнаты отдыха подходит. Созерцание таких стен релакс дает, психологическую разгрузку обеспечивает. Если одобрите, возьму на фирме по оптовой цене, у меня там приятель работает. Во! Кусок оформил, гляньте.

– Весьма симпатично, – согласилась я, разглядывая небольшой участок стены, – и необычно. Вроде зеленовато-оливковый, но еще присутствует немного розового и, кажется, желтого.

– Папа я, – кивнул прораб, – он такой.

– Ну и название у цвета! – засмеялась я. – При чем тут папа? В связи с присутствием розовых ноток следовало бы назвать оттенок «блондинка я».

Николай округлил глаза.

– Так по фрукту имя дали. Краски натуральные, на растительном сырье. В кухню вам можно «апельсин» или «персик» взять, в спальню «абрикос», а в баньку «папа я».

– Осталось выяснить, что это за фрукт, – улыбнулась я, – не очень-то разбираюсь в экзотике.

– Его в Москве полно, – заверил Николай, – я ел. Гадость. Вроде картошки, но другого вкуса. Посоветовали лимоном обрызгать, но еще хуже стало.

– Папайя! – осенило меня.

– Ну, да! А я чего написал? – удивился прораб. – И…

Дверь в дом распахнулась, появилась Роза Леопольдовна. Она не накинула верхнюю одежду и примчалась прямо в тапочках.

– Что случилось? – испугалась я.

– Вере плохо! – закричала Краузе. – Упала, корчится.

Я побежала по узкой тропинке назад к домику, за мной почему-то с топором в руках топал Николай.

Дверь в гостевую избушку была открыта настежь, в холле гулял сквозняк. Я внеслась в гостиную и увидела на полу Веру. Глаза ее были широко раскрыты и смотрели в потолок, нижняя челюсть отвисла.

– Ну-ка, подвиньтесь! – скомандовал прораб, отпихивая меня в сторону и присаживаясь около свояченицы на корточки. – Верка, хорош придуриваться, вставай! Эй, дурында, чего молчишь?

– Николай, – тихо сказала я, – не трясите ее, она умерла.

– Да нет, – заспорил Коля, – просто, как всегда, разговаривать не хочет. Верка еще молодая, с чего ей тапки отшвыривать? Слышь, коза, садись, не пугай нас…

– Ой, ой, ой! – заголосила Краузе и выскочила во двор. – Ой, ой, ой!

Николай растерянно взглянул на меня.

– Она чего, правда того? Но так не бывает! Сначала люди болеют. Верка здоровее лошади, просто дура, а от глупости на тот свет не уезжают. Надо врача позвать.

– Давайте пойдем в большой дом, – стараясь выглядеть спокойной, предложила я и, вытолкав Николая на крыльцо, вынула из кармана мобильный.

– Ремонт в разгаре? – спросил Костин, входя в особняк. – Знакомься, Лампа, это мой бывший подчиненный, а теперь большой начальник Анатолий Игоревич Банкин.

– Здравствуйте, – пробормотала я. – Извините, не могу угостить вас чаем, все наши припасы в гостевом домике, а там труп Веры.

Банкин протянул мне руку.

– Рад видеть вас даже при таких скорбных обстоятельствах. Я знаю Макса и много хорошего слышал о вас. Что случилось?