Миша стал наблюдать за дядей с нескрываемыми завистью и иронией, но сейчас их было лучше всего поглубже спрятать: он живет здесь и встречает одну лишь обезоруживающую доброту и приветливость. А простая отзывчивость и человечность — это очень много по нынешним временам, так что нечего выпендриваться и демонстрировать дурной характер.

Недобрую скептическую усмешку Миша старательно прятал. Из-за этого его узкий безгубый рот постоянно съезжал влево и вверх, делая и без того неприятное лицо просто отталкивающим. Каховский-младший был очень некрасив и хорошо знал жестокую правду о себе с детства. Маленький, кривоногий, с цыплячьей грудкой и сутулой спиной, он усиленно отрабатывал уверенную, стремительную, быструю походку и резкие жесты. Миша не замечал, насколько они не подходят ему, уродуя еще больше и превращая в ходячую злую пародию на человеческое существо.

Огромные очки на крохотном личике с мелкими чертами уменьшали и без того небольшие, подслеповатые глазки, но были не в состоянии хотя бы немного притушить неизменную, пугающую всех ненависть, сжигавшую Мишу Каховского последние годы и придающую его облику нехорошую законченность. Все вокруг казались подлыми, мелкими, ничтожными, и прежде всего таким был, конечно, он сам. Все вокруг постоянно лгали и обманывали друг друга, любая фраза резала ему слух своей неискренностью, даже если в действительности оказывалась совершенно бесхитростной. Хотелось вырваться из-под гнетущего, давящего обмана, убежать от лжи, от ее необходимости, от чужих ему людей, слов и отношений. Миша стремился принадлежать лишь самому себе. Терзаясь противоречиями и разочарованиями, он тщетно пытался найти хоть каплю хорошего в своем существовании.

Внешность Миша в основном действительно унаследовал от отца: те же очки с толстыми стеклами на близоруких, болезненно щурившихся глазах, те же несоразмерно мелкие для мужчины черты лица, та же нескладная сутуловатая фигура с согнутой шеей и кривоватыми ногами.

Он подрос и возненавидел себя, а заодно и все человеческое несовершенство. Его было слишком много. Ненависть стала главным его чувством, подавив остальные, словно их и не существовало никогда. С отвращением и странной, когда-то неожиданно прорезавшейся наблюдательностью, Миша без конца подмечал исключительно дурное во всех окружающих, а больше всего — в самом себе. Что делать с этим состоянием, как с ним бороться, он не знал и замыкался все сильнее.

Увидев дядю, он задумался всерьез, в кого же он такой, если у него такой дядя-красавец? И почему отец Миши, родной брат дяди Наума, был совсем другим? Даже в детстве Аркадий, мальчик лет пяти-шести, смотрел озлобленно. Слишком рано проявились в нем ненависть ко всему окружающему. Сплошной негатив… Неужели он родился таким?.. И Миша весь в него… Да, но почему?! Почему он так не похож на дядю?!

Представительный, респектабельный, вальяжный, Наум всегда пользовался бешеным успехом у женщин. Дамы буквально поклонялись ему, вечно сходили по нему с ума, по-кошачьи млели, восторгаясь и любуясь роскошными волосами, гордой осанкой и мягкой поступью. Хотя он никогда ни одной из них не отдал предпочтения. Тогда стали предполагать, что Каховский (какой умница! Новый повод для умиления!) не хочет заводить никаких служебных романов. И правильно делает. Что в них хорошего? Одни только сплетни да кривотолки. Очевидно, Нёмочка развлекается на стороне. Молодец! Просто душка!

Ровный и всегда невозмутимый, спокойный и доброжелательный, искренне расположенный к людям, Каховский производил на всех неизменно прекрасное впечатление. Никто всерьез не задумывался, почему он никогда не интересовался окружающими его женщинами, хотя определенная загадка была налицо. Видеть ее и признавать никому не хотелось. У тайны обязательно окажется разгадка, и, вероятно, не слишком приятная, пусть даже вполне удовлетворяющая человеческое любопытство. Отгадка звалась Белочкой. Тайна была очень проста — одна-единственная Белочка на всю жизнь. Но в это никто не верил и не принимал этой отгадки всерьез. Все искали чего-то другого, непростого, щекочущего нервы.

— Ты, Мишук, духом не падай, — сказал дядя Наум, включая двигатель. — Ты, главное, должен проникнуться сознанием, что теперь твое место здесь. Понял, нет? Это просто, как три рубля. И жизнь твоя отныне будет проходить именно в нашей славной Москве. И все здесь твое — и квартира, и обстановка, и вообще весь город со всеми его парками-бульварами-магистралями. «Все вокруг колхозное, все вокруг мое…» Не слыхал такой припевки?

Миша смущенно покачал головой.

— Ну и ладно… А жизненные беды, все эти передряги… Да у кого их не было! Зато с их помощью ты узнаешь жизнь, с самого детства испытав ее горести. Ты уж прости меня за прямоту и некоторую бестактность, но это даже хорошо, что тебе поначалу так досталось. Потому что только так, а не иначе, человек может закалиться и окрепнуть, и только так, а не иначе, ты сумеешь управлять своей чувствительностью и эмоциональностью. А то вырастешь слюнтяем, как моя Белка. Но ей простительно, она женщина, а ты мужик! В результате всех этих жизненных несчастий человек становится выносливым, гнется, но не ломается. При такой жизненной подготовке ты будешь живуч, как кедр ливанский… Это просто, как три рубля. Понял, нет?

Машина свернула с проспекта. Миша, панически боявшийся, что дядины «Жигули» столкнутся с каким-нибудь авто — а их здесь было как капель в Волге, — облегченно перевел дух.

— Читал я как-то в одной умной книге такую фразу, очень справедливую, — продолжал дядя, который ухитрялся одновременно ловко вести машину и рассуждать. — Звучит примерно так: «Не имеет значения, что сделали из тебя, важно лишь то, что ты сам сделал с тем, что из тебя сделали». Понял, нет? А то давай все растолкую своими словами. Это просто, как три рубля.

— Я понял, — пробормотал Миша и задумался над словами дяди.

Позже он нередко их вспоминал. И в жизни они ему очень пригодились.

В классе, куда попал Миша, за столом возле окна сидел неправдоподобно длинный, фарфорово-розовый и белокурый мальчик. Таких не бывает! — подумал Миша. Но этот все же был — нежный, синеокий херувим, какой-то нездешний, из другого мира. Он отрешенно, словно ничего не замечая вокруг, смотрел в окно и машинально водил тонкими пальцами (на одном тускло мерцал серебряный перстень) по столу, безучастно, с отсутствующей наивной улыбкой взирая на мир. Блондинчик излучал настоящий свет и одновременно напоминал румяную синеглазую Снегурочку с льняной косой из детских новогодних праздников. Абсурд… Дьявольщина…

Мурашки страха и неуверенности стремительно побежали по спине.

Светлый мальчик вдруг повернулся в его сторону и подкупающе улыбнулся.

— Але, подруга, познакомимся! — весело предложил он. — Я знаю, что ты Михаил, а я Митенька. Митенька Дронов, на минуточку!

Миша снова моментально смешался. Он никогда не знал, как вести себя с незнакомыми людьми, что отвечать и что делать. Предначертано… Ему вечно мешали проклятые скованность и зажатость. Вероятно, со стороны он производил безрадостное впечатление человека весьма недалекого, если не откровенно дубоватого. Плачевное зрелище…