И как я раньше не додумался? Если гонять маму между больницей и музыкальной лавкой до самой выписки, то я получу вожделенные часы одиночества, а мама – необходимую разминку и свежий воздух. Наконец-то в голове начинает проясняться после морока химии. Главное, чтобы мама случайно не узнала, что существует iTunes.

Она вытирает руки бумажным полотенцем, произносит:

– Я еще мороженого захвачу! – и уходит.

Елки-палки, аллилуйя!

Я откидываю простыню и спускаю ноги на линолеум.

Для новенькой за стенкой идет четвертый день. Судя по тому, что я слышал – и чего не слышал, – она по-прежнему одна. Мать навещает ее по утрам, но не задерживается. И не ночует, как моя.

Сегодня утром раздалось клацанье вешалок в шкафу. Она все-таки сдалась и четыре дня спустя распаковала вещи.

У нее уже должен быть подкожный порт под ключицей. После установки это место припухнет и онемеет. Туда, конечно, уже вставили катетер, так что она ничего не успеет почувствовать. Ее еще даже не тошнит от химии. В зависимости от того, что ей капают, тошнота может и вовсе ее миновать. Она будет тут еще три дня, потом на пять дней домой, до следующего цикла – так рассказала маме Нина. У новенькой остеосаркома.

Пол: Женский

Возраст: 17

Локация: Голень

Стадия: Локализованный

Блин, будь я на ее месте, я бы радовался: ее шансы прекрасны! Она что, не гуглила статистику? Не понимает, как ей повезло? Я бы сейчас ей сказал: не ной, скоро будешь дома. Слушай свою попсу, считай себе деньки до выписки.

Правда, сейчас в палате № 2 играет не попса, а какой-то хип-хоп. Я подтягиваю штатив поближе к стенке, в надежде разобрать текст. Прижимаюсь к ней ухом, предварительно бросив взгляд в сторону коридора за круглым окошком, а то мало ли. Но медсестры мелькают мимо без всякого ко мне интереса, равно как и некто в кепке. Какой-то парень, моложе обычных посетителей. Я успеваю заметить у него воздушный шарик и игрушечного мишку.

Судя по звукам, он заходит к моей соседке и встает у дальней стороны кровати, ближе к окну. Половину его слов не разобрать, да и говорит он меньше, чем она. Она, в свою очередь, буквально щебечет, и ее голос похож на пузырьки в лимонаде. Интересно, как он этого добился?

– Фу, придурок, сними сейчас же, – смеется она. Тут до меня доходит, что этот гость, как и следует придурку, напялил на голову картонную утку, которую я принял за кепку. Почему ее это так развеселило?

Теперь он зачитывает завтрашнее меню из синей брошюры и помогает ей расставить галочки. Рассказывает о какой-то вечеринке, которую она пропустила, и где ее искали некие Шая и Хлоя.

– Не говори им ничего.

– Я не сказал.

– Вот и хорошо. Меня скоро выпишут.

– Что это у тебя? – его голос приближается к нашей общей стенке. Я так и вижу, как он прикасается к бугорку под ее ключицей.

– Это называется порт.

– Ничего себе. А не больно?

– Нет. Ну, или да.

– А шрам будет?

Долгая пауза, и она вдруг начинает рыдать. Я слышу каждый всхлип и каждый надрывный выдох.

– Эй, ну ладно тебе. Сама говоришь – тебя скоро выпишут.

– Угу.

– Вот и не хнычь.

Вскоре он уходит, и в окошке своей двери я вижу, как он хмурит брови – совсем как Эван, мечтающий поскорее свалить куда подальше.

Журчание капельницы. Гул холодильника.

В соседней палате тихо, и это ужасно тяжелая тишина, тяжесть будто просачивается сквозь гипсо-картон. Как с ней поговорить? Я становлюсь на четвереньки и стучу, как в прошлый раз.

Стучу трижды. Хочу, чтобы она услышала: давай, включи свой жуткий музон. Включи на повтор, если хочешь. Я переживу.

Но она не отвечает.

– Зак, что ты делаешь? – рядом со мной оказывается Нина.

– Да я тут… букву искал.

– Букву? И как эта буква звучит на Морзе? – подмигивает Нина. На сегодняшней заколке в ее волосах красуется зверек вроде опоссума или квокки. Он тоже подмигивает.

Я встаю и стукаюсь головой об клапан капельницы.

– Я принесла твои таблетки, – Нина потрясает баночкой, как погремушкой, и многозначительно добавляет: – Сделать для тебя что-нибудь еще?..

У меня кружится голова. Я говорю:

– Скажите новенькой, пусть врубит Леди Гагу.

– Зачем?

– Затем, что я не знаю, как это сказать на Морзе.

Нина усмехается.

– Вот бы не подумала, что тебе нравится Гага.

– Я понимаю, просьба нестандартная, – говорю я и улыбаюсь, что почему-то всегда с ней работает. – Но в качестве исключения, а? Пожалуйста!

Заметив краем глаза дневник возле кровати, я хватаю его, вырываю пустую страницу и пишу:

Вруби Гагу. НАСТАИВАЮ!

(Правда!)

Кажется, я переборщил с заглавными и с восклицательными. Может, нарисовать смайлик, чтобы было ясно, что это не сарказм?

– Да скачал бы Гагу себе в iTunes и слушал на здоровье, – говорит Нина.

– Я не хочу сам слушать Гагу! – шепчу я и киваю на стенку – Я хочу, чтобы она слушала.

Нина задумчиво складывает записку

– Как скажешь. Только таблетки выпей, договорились?

Нина кладет записку в карман и моет руки положенные 30 секунд. Кажется, что все 60.

– А где твоя мама?

– Ушла в магазин, за дисками.

– За Гагой?

– Ну да, щас, – фыркаю я. Нина смеется.

– Ну ладно. Тебе как, нормально одному?

– О, более чем!

Мы оба улыбаемся, и она уходит.

Каждую ночь, в районе трех, мама дает богатырского храпака. Надо как-нибудь записать, а то она не верит. Говорит, что никогда в жизни не храпела, и вообще почти никогда не спит. Но я-то знаю. Когда мама на пике храпа, я на пике бодрствования.

Дело не в том, что меня будит мамин храп. Просто это специальный час: я просыпаюсь оттого, что мочевой пузырь переполнен, в третий раз за ночь бреду в туалет и больше не могу заснуть.

Три утра, гнилое время. Еще слишком темно, уже слишком ярко, уже слишком поздно, еще слишком рано. Время вопросов, которые набиваются в голову и жужжат там, как пчелиный рой.

Кто я? Шахтер? Завсегдатай «магазина на диване»? Альпийский лыжник? Музыкант? Жонглер?

3:04 – самое время задуматься, кто я такой.

Костный мозг поступил от какого-то немца – это единственное, что врачам разрешено мне говорить. То есть, четырнадцать дней во мне сидит немецкий костный мозг. Вроде, меня пока не тянет на колбаски и пиво, и я не питаю нежности к кожаным тортикам, как у баварцев и тирольцев, но как знать? Может, я уже в чем-то не очень я. Алекс и Мэтт уже в шутку прозвали меня Хельгой. Говорят, что во мне поселилась какая-нибудь фройляйн с внушительным декольте и косами. Вся наша футбольная команда считает идею уморительной.