Батюшка выдержал паузу, а потом неожиданно закончил:

– Всё! Аминь! – и народ аж вздрогнул.

– Спаси Господи, – злобно промычали прихожане вслед плывущему в алтарь, не оправдавшему их ожидания, священнику.

– Рцем вси от всея души нашея! – замычал дьякон.

– Господи, помилуй, – высоко, до писклявости, пропели матушки на клиросе.

Прорыдавший полслужбы Даниил очнулся, высморкался, снял и протер очки. «Господи, как это прекрасно все-таки, – подумал он, швыркая носом, – стоять пред Тобою со святыми Твоими, идеже празднующих глас непрестанный». Красиво молиться чувствительный мусорщик научился еще в юности: воспитатели часто водили приютских в церковь и под страхом геенны огненной заставляли читать Правила. По причине шока от какого-то неизвестного ему потрясения Даня ничего не помнил о своем более раннем детстве, и первые воспоминания заменили ему молитвы святых и праведных. Они легли на чистый лист его сознания четко, словно текст, начертанный чернилами врожденной тяги к лирике, и уже в глубокой юности он начал тайно писать духовные стихи.

Крахмально плотная туника…

Благочестивый пономарь

Достигший праведности пика

Зашел и заперся в алтарь.

Не издавая много крика,

Не задирая свой стихарь,

Скоблил он яростно и дико

Свой пономарский инвентарь…

«Как он чист, как светел и возвышен! – думала Машенька, поедая Даниила глазами. – Но как же он на самом деле лукав и бессердечен…»

– «Жилетт – лучше для мужчины нет!» – проскулил хор в рекламную паузу, чтобы как-то обеспечить зарплату батюшке, и тут же перешел на Херувимскую.

При трех ноздрях будет идти лишняя струйка воздуха.

Китайская пословица

У Даниила утро было самым обыкновенным. Проснувшись, он машинально попытался встать, но вместо этого, как в дурацком сне, упал на потолок.

– Ах, да, – промычал он осоловело. – Невесомость. Я еще на вахте…

Через пятнадцать минут он чистил зубы перед зеркалом умывальника и что-то бодро напевал в нос, когда вдруг почувствовал резкий приступ страстности. Схватившись за сердце, он склонился над раковиной и понял: это покойница не отпускает его.

«Скоро кончится вахта, и меня здесь не будет, – думал он. – А когда я вернусь, тут не будет ее. А сейчас она, может быть, в тридцати метрах от меня. Моя русалка. Голубушка моя. – Держась за сердце, Даниил стиснул зубы и звучно втянул через них воздух. – А вскоре я забуду, как она выглядит, и сойду тогда с ума. Сколько бы я отдал, чтобы иметь твою фотографию. Моя прелесть. Бедненькая моя».

Вдруг Даниил настороженно и недоверчиво покосился на себя в зеркало.

– Фотография? – сказал он, еще сомневаясь. Но следом добавил уже бодрее: – Фотография!

Вылетев, из своей каморки как пуля, чтобы успеть провернуть дело до начала дежурства, Сакулин помчался в морг. Фотографии покойников, как известно, делают нередко. Правда, при наличии каких-либо веских судебно-процессуальных или медицинских обстоятельств, а ни тех, ни других в данном случае не было. Но зато у Даниила была сметающая все, как ему казалось, на своем пути решимость влюбленного… Однако когда дверь ему отворила давешняя «моржиха», решительность его сняло, как рукой.

– Явился, красавчик? – сказала она так, словно давно его поджидала. Но тут же добавила: – А зачем?

– Да-да-да, так. Просто.

– А, – понимающе кивнула женщина и закрыла дверь перед его носом.

«Фу-у. Пронесло, – подумал Даниил с облегчением и поплелся домой. – Но что же делать? Как быть?» – спрашивал он себя по пути. Однако план действий не родился ни дома, ни на дежурстве, ни к вечеру.

* * *

Если уж Земля круглая, то орбитальная станция «Русь» еще круглей. Куда ни сунься, везде и всюду друзья-знакомые. А где много друзей-знакомых, там не в диковину и пьянки-посиделки.

Вот и сегодня собрались борцы за чистоту космоса после работы на вечеринку у начальника станции Водопьянова. Самого хозяина в большой, но битком набитой гостями квартире не было, зато был его заместитель Грибов. По доброму русскому обычаю зрелые люди тесно и прямо сидели вкруг оснащенного слабой гравитацией покрытого белой скатертью стола, пили водку, занюхивали, чем под руку попадется, а потом и закусывали, чем бог послал. Говорилось тут, как водится, обо всем что ни попадя, и периодически произносились краткие речи или незатейливые тосты, за которыми следовали взрывы истошного хохота.

– Ну, за царя! – предложил кто-то, и его немедленно поддержали. И не из трусливого верноподданничества, а оттого, что государь мусорщикам – не чужой вовсе. Ведь это его величество лично назвал корабли-утилизаторы «Хамелеонами» за два огромных иллюминаторных глаза кабины да длинный, как язык рептилии, кран, способный выловить любую космическую хреновину. А благодарные мусорщики добавили аббревиатуру – МП: «Максим Павлович».

Даниил сидел в тесном кругу товарищей и долго был по обыкновению тих и незаметен, как вдруг не выдержал, встал и, держа стопку на уровни груди, робко прокашлялся.

– Тс-с! Тщ-щ! – яростно зашипели друг на друга гости. – Тише! Цыц! Малой говорить будет.

Тишина образовалась столь глубокая, что Даня вновь сконфузился и после череды ложных движений – поправления очков, проверки молнии на ширинке, почесывания шеи и тому подобного – вновь прокашлялся. Все внимание было на нем, в тишине лишь побулькивали наполняющиеся стопки, а из соседних комнат доносились звуки танцевальной музыки.

– Давай, давай, дружище, – тихо поддержал оратора сидящий рядом Иван Петрович Антисемецкий, или просто Ванечка, сердечный и бесхитростный русский мусорщик. Даниил решительно набрал полную грудь воздуха.

– Лю-лю-лю… – начал он и стушевался, ожидая насмешек. Но окружающие продолжали молчать и пытливо его разглядывать. – Любезные мои друзья! – воскликнул он нараспев.

– Хорошо! Хорошо начал! – загомонили одни.

– Тщ-щ! Тихо! Тихо! – зашипели другие.

Даниил вновь гулко выдохнул и припомнил методики занимавшегося с ним в детстве логопеда Блюмкина.

– Лю-любезные мои друзья и товарищи, – нараспев и почти чисто начал он опять. – В этот пре-прекрасный вечер я искренне рад видеть в этом теплом доме столь родные и близкие мне лица. – Он отдышался. – И в знак моего гы-гы-глубочайшего уважения и умиления я хотел бы прочесть вам эти строки.

Сказано это было так, что все насторожились и даже невольно оскалились. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то крикнул: «Молодец!», а кто-то резюмировал: «Хорошо сказал». И, сделав вид, что тост закончился, гости уже было собрались выпить, но взмокший от волнения Даниил нервным взмахом руки остановил их:

– Строки эти родились у меня в те часы, когда мы с вами бок о бок боролись за чистоту Божьего творения.