словно туда переместилось его сердце и металось там в панике. Жжжжжж, жжжж — утюжила машинка его ребра от живота к хребту. Барана била нервная дрожь, но била только от страха: больно ему не могло быть — работал стригаль аккуратно. Переступая по доскам, делая еле заметные круговые движения ногой, он перекладывал животное, каждый раз заученным приемом зажимал его так, что баран не мог и шевельнуться. От этого казалось — на помосте проходит матч классической борьбы. Но силы были явно неравными, и скоро баран выскочил из своей шубы. Худой, телесно-белый, потерявший свою величавость, он неровно стоял на подгибавшихся от пережитого ногах, а рядом с ним на помосте лежало распластанное руно.

В толпе закричали с восторгом:

— Чисто сработано! Молодец!

— Так держи, Иван!

— На время поджимай! На время!

Кричали слева от меня. А сидящие впереди на скамейках и стоящие справа пока помалкивали.

Отправив ошалевшего барана в загон, стригаль схватил за уши вытолкнутую навстречу овцу. Бросил ее через бедро, усаживая, как барана, крестцом на помост.

Все повторилось — жужжание машинки, блеск ножей в густой шерсти… Овца была еще беспомощнее барана. Она не сопротивлялась, а сразу закрыла от страха глаза: казалось, упала в обморок.

Но вот заело у стригаля машинку, ножи запутались в шерсти. Овца дернулась от боли, и на боку у нее багровой линией прочертилась царапина.

Сидящие впереди словно этого и ждали.

— У-у-у! О-о-о! А-а-а!.. — засвистели, завыли они.

А стоящие справа от меня закричали:

— Живодер! На бойню иди работать!

Совсем как на стадионе во время футбола, только выражения здесь были иные.

— Медведь! Готов шкуру содрать вместе с шерстью!

Слева друзья стригаля кричали:

— Ваня, жми давай! Работай!

— Не робей! Работай!

Невообразимый гвалт стоял, пока стригаль не усадил следующую овцу. А когда он остриг последнюю, пятую, то все вокруг притихли в ожидании.

Судейская комиссия за столом ожила. Вяткин и зоотехник из области Смычагин, сидевшие по сторонам Лукина, повернулись к начальнику и одновременно зашептали ему что-то в оба уха. Тот слушал и кивал.

С дальних концов стола Василию Ильичу стали подавать бумажки. Там судьи проставили баллы за скорость стрижки и сохранность шерсти, а Лукину предстояло все мнения свести воедино и вывести средние показатели. Скоро он это и сделал. А потом на высокий щит, сколоченный из двух черных школьных досок, мелом записали результаты первого выступления.

4

Страсти возле помоста разгорались. Для мужчин и женщин, участников соревнований, было установлено по три призовых места, а премии — путевки за границу, охотничьи ружья, ковры, стиральные машины… И всем хотелось, чтобы победили свои.

От тесноты стало трудно дышать. А тут еще кто-то ухватился у меня на спине за рубашку и пытался взобраться на скамейку, хотя здесь не было свободного места и для одной ступни. Я его сталкивал, но он тащил меня вниз. Стремясь устоять, я подался вперед грудью — воротник рубашки удушающе врезался в шею. Веки у меня набрякли, и отяжелело лицо.

Вдруг: тррра-ак!.. Пуговица от воротника пулей полетела в толпу, а я упал со скамейки.

Когда встал на ноги, то от моего места на скамейке не осталось и просвета, и я пошел вдоль плотного частокола из спин отыскивать брешь. Вблизи помоста, там, где прибили щит из школьных досок, стояли женщины. Они не очень теснились, не толкались и не галдели. Отсюда, хотя и сбоку, помост проглядывался хорошо.

Здесь я и остановился.

Почти рядом со мной, опережая меня лишь на шаг, стояли две молодые женщины в темных платках, надвинутых краями до самых бровей. Видно, близкие подруги, они держались за руки и одновременно поднимались на носках, когда болельщики начинали особенно гудеть.

Лицо стоявшей слева мне показалось как будто знакомым, но вспомнить мешал платок, и я пригнулся, заглядывая под него.

И тут услышал Федин голос:

— А ты, корреспондент, парень, вижу, хват. Время даром не теряешь.

Женщина удивленно повернула голову, и мы чуть не стукнулись лбами. Нет, я ошибся — раньше я ее не знал. Мне стало неловко, и я зло посмотрел на Федю.

Он подходил к нам развалистой походочкой и лучезарно улыбался. Гладкое лицо его розово светилось.

— Познакомиться захотел? — окончательно вогнал он меня в краску. — Могу помочь. Это наша Маша. Стригальщица.

— А…а, иди ты… — пробурчал я.

— Только вы с ним не очень-то чего, — сказал Федя. — Они, корреспонденты, народ прыткий, за зря ничего не делают.

Он злил меня, и я сказал, стараясь придать взгляду выразительность:

— Знаешь что, Федя?.. Тебя старик один с бахчи весь день ищет, говорит, что ты не все у него арбузы повытаскивал, остались еще. Велел подходить.

— Какие арбузы? Знать ничего не знаю, — деловито ответил Федя и вновь заулыбался, кивнул на Машу: — Завтра выступает. Путевочку ей за границу дадут.

— Так уж сразу и путевочку… — усомнилась Маша.

— А что? Проще простого… Могу помочь. Хочешь, подскажу своему-то? Он меня уважает, всегда слушает. Ты только делай, что я скажу — на время нажимай. Время-то секундомером меряют, а чистоту стрижки, сохранность шерсти на глазок определяют, так что на это вот так посмотреть можно, — Федя вытянул руку, растопырил пальцы и глянул сквозь них на землю, а потом неожиданно подался к Маше и облапил ее. — Эх, подружка ты моя красивая. Поехали в степь — прокачу. На речку свожу — искупаемся.

Все это получилось так неожиданно, что Маша оторопела. Оправившись, она отступила в сторону, и Федины ладони скользнули по ее плечам. Но он не смутился.

— Так поехали? Прокачу.

— Не хочется что-то… — отозвалась Маша. — Другим как-нибудь разом съездим.

— Другим разом я, может, по-другому разговаривать научусь, — хохотнул Федя и сказал Машиной подруге: — А ты чего это, красавица, заскучала? Поехали, покатаемся?

Та подтолкнула Машу локтем в бок.

— А что. Поехали: Покатаемся.

— Ну да не хочу я, — повторила Маша и с удивлением посмотрела на подругу.

А та незаметно для Феди подмигнула ей и сказала:

— Дак что особенного. Почему бы не покататься с хорошим человеком по степи в машине?

— Во-во… — вставил Федя.

— Только вы куда подальше отъедьте, а то как-то стеснительно здесь: народу много, — продолжала женщина. — Ну, вон туда, к мастерским. А мы придем.

Федя приосанился.

— Не беспокойся, дорогуша, все в аккурате будет, — и пошел к газику.

— Ты чего выдумываешь? — спросила Маша. — Никуда я с ним не поеду.

— А пусть у мастерских постоит, с механиками поженихается, — засмеялась ее подруга.

— Так ведь обидится, — с опаской в голосе сказала Маша.

— А тебе-то что, детей с ним крестить? Пускай не пристает.

Маша покачала головой и произнесла с сомнением:

— Так-то так…