Значительную часть первоначального опыта Грозному привила мать. По мере того как сынок начал проявлять активность, она брала его с собой на прогулки, учила огибать непреодолимые препятствия, остерегаться ям и промоин, не каждую из которых можно перепрыгнуть, опасаться разных неизвестных звуков. Кроме того, он должен был уяснить рамки допустимых норм. Если мать призывала к порядку, необходимо подчиниться, если звала в игру – можно устроить возню, но никак не наоборот. Когда у него начали прорезаться молочные зубы, он учился различать, в каких обстоятельствах и с какой силой пускать их в дело. Так, под чутким руководством Тиры, он овладевал всем тем, что изначально должна знать каждая собака.

С появлением человека пришлось постигать другие науки.

Андрей Рокотов не слишком хорошо разбирался в основах собачьего воспитания и действовал скорее интуитивно, разделяя богово и кесарево: дозволяя щенку сделать правильный выбор между собственными инстинктами и тем, чему пытался его обучить. Первое время он удивлялся необычной смышлености щенка, входящей в противоречие с его представлениями о том, что к абстрактному восприятию действительности животные способны мало или неспособны вовсе. Но позже, когда Грозный показал отличное запоминание слов и их значений, это уже не вызывало особого удивления.

Перво-наперво Андрей обучил Грозного самым важным, как он считал, командам. Чтобы прибегал по первому зову, чтобы не смел кусаться или проказничать, если запрещают, чтобы ел тоже по велению и сидел неподвижно в ожидании, когда это нужно. Грозный выучил не только сами команды: «сидеть», «ко мне», «фу», «рядом» и так далее, но и все их разночтения, вроде: «нельзя», «хватит», «посиди», «иди сюда», «пошли» и тому подобное. Из найденных на ферме обрезков каких-то ремней Андрей сделал ошейник и в минуты, когда ему нечем было заняться (а это была большая часть дня), учил щенка ходить рядом, брать барьер и тому подобным вещам, и не удивлялся тому, что не приходится одергивать или заставлять силой – Грозный будто с полуслова понимал, чего от него требуют. Все делал играючи.

«А ведь еще только щенок!» – думал Андрей, когда в минуты отдыха немного грубыми и уверенными движениями массировал шею, плечи и голову собаки. Где-то давно он вычитал, что этим демонстрирует свое право лидерства.

«Нет, конечно, – рассуждал Андрей, – нельзя считать разум Грозного подобным человеческому. Как и нельзя утверждать, что при том же самом наборе органов чувств, у него должны быть одинаковые с человеком эмоции и ощущения». Разумеется, у Грозного были свои мысли, свои представления об окружающем мире, но все они оставались для Андрея за семью печатями. Щенок для него был тем ярким примером выражения «Все понимает, а сказать не может». Как немой ребенок. Так он к нему и относился – как к ребенку.

В детстве Андрей Рокотов сам пережил немоту, которая была вылечена стараниями заботливых родителей и добрых врачей – с этим ему, в отличие от многих других детей, страдающих мутизмом, анартрией и прочими заболеваниями, крупно повезло. У него был старший брат Сергей, с которым они, несмотря на разницу в возрасте, были удивительно похожими, почти как близнецы. Несчастье младшего сподвигло старшего на то, чтобы оказывать посильную помощь брату и всячески защищать его от нападок ровесников. Для обоих это была отличная возможность проявить свою братскую любовь. Казалось, она стала еще крепче, когда Андрей Рокотов наконец избавился от недуга.

Памятуя о благодарности к докторам, он и при выборе профессии решил пойти по этой стезе. Правда, стал врачом военным, хирургом, не раз участвовал в локальных конфликтах, миротворческих «операциях», и настоящие операции, бывало, выполнял под градом пуль, сам имел ранения. Но чем старше становился, тем острее было желание посвятить себя обществу, а еще лучше – детям, как те врачи, что изменили его жизнь. Своих детей у него не было, и семьи тоже. Как-то не сложилось.

Зато он не мог не порадоваться за своего брата. Родители могли гордиться старшим: Сережа пошел по научной стезе, и карьера его продвигалась стремительно. Он действительно был толковый человек. Много учился, потом с помощью денег отца даже основал свою научную лабораторию, желая строить бизнес на научных идеях, казавшихся такими привлекательными: начиная с новых методов лечения болезней, заканчивая воплощением мечты о продлении жизни, а может быть даже (как подозревал Андрей) о бессмертии – настолько одержимым казался всегда старший брат.

Дружба между братьями распалась внезапно. Причиной тому послужила смерть матери. Она заболела и истаяла быстро, как свечка. А потом случилось что-то и вовсе для Андрея несусветное: не прошло и года, как отец женился снова, на молодой женщине. После того как Рокотов узнал об этом, он посчитал свой сыновний долг исчерпанным.

Другое дело Сергей. Ему, вероятно, хватило мудрости простить отца. Он призывал Андрея помириться, но только спровоцировал ссору. Через какое-то время Андрей начал ощущать себя виноватым в разрыве с отцом и братом. Признавал в себе излишнюю спесь, нежелание поговорить по душам. Теперь-то он должен был сделать шаг к примирению, хотя бы начать с того, чтобы просто связаться с кем-нибудь из них и первым завести разговор. Но ничего не мог поделать с собой. Поначалу он с ревностью воспринимал случайные новости об отце и брате. Особенно о брате, который подарил отцу двоих внуков. Но когда брат и сам бросил прежнюю семью, Андрей понял, что тот пошел по стопам отца, его чувство вины утряслось, усохло и уже не беспокоило.

А покуда, медленно подбираясь к тому возрасту, когда некоторые люди уже умудряются заводить внуков, Андрей Рокотов так и не обзавелся семьей и продолжал скитаться по свету, как того требовала служба, не особенно задумываясь о своем будущем. Он с головой окунался в любую работу и не думал ни о чем кроме нее, а если совершал карьерные «прыжки», то вовсе не потому, что стремился к этому. И, в отличие от многих своих коллег, с готовностью ввязывался в авантюры вроде участия в разного рода вооруженных конфликтах, где всегда требовались военврачи.

И вот однажды госпиталь, в котором Андрей занимал должность заведующего хирургическим отделением, развернули близко к его родным местам.

Работники медицинской службы особенно в суть назначения не вникали. Все, что знал Андрей, сводилось к тому, что там, на распаханных землях западно-сибирских степей, обитали общины так называемых Наследников.

Они принадлежали к не так давно появившейся глобальной общественной организации, исповедующей идею возврата к традиционному семейно-общинному укладу жизни, который объявлялся единственно верным для человека. Вроде бы ничего опасного и радикального. У них были свои опытные хозяйства по всему миру, с полями, фермами, покосами и всем, что полагается иметь порядочным земледельцам и скотоводам.

Андрей читал их невинные, в общем-то, воззвания. Вкратце они сводились к тому, что, мол, идет очередная мировая война, толчком к которой служат распри отнюдь не национальные или политические: по сути, идет всемирная гражданская, развернутая на фоне истощения биологических ресурсов планеты. Одну партию ее составляют апологеты синтетической биологии, ложно обещающие в скором времени насытить весь мир за счет чудес новых научных технологий. За этими «губителями Земли» стоят правительства многих стран, толстосумы-банкиры, безумные и бездумные производители и ученые – все те, кто одержим целью не только накормить страждущее человечество, но не забыть и про себя родимых.