В учреждениях Трентино мы видим самое широкое использование итальянцев, в то время как в Триесте, а также во Фриули и Истрии работали представители и других коренных языковых групп. К ним следует присоединить руководителей учреждений, чиновников и должностных лиц полицейского аппарата, которые могли происходить из любого региона империи.

Всё это объясняет разное отношение итальянского населения к Вене и их разные взаимосвязи с Габсбургами. Для всех оставалось важным сохранить свой язык и культуру, но при этом у ломбардцев и венецианцев превалировало стремление к полной независимости, в то время как итальянские жители Трентино, Триеста, Фриули и Истрии требовали большей административной и законодательной автономии в рамках существовавшей государственности, не исключавшей совместного управления и национальных идентичностей.

Поворотный 1866-й год не закрыл итальянский вопрос, но глубоко изменил его условия. До этого итальянцы были одним из самых значительных компонентов империи, теперь же они стали самым маленьким из национальных меньшинств. Перепись 1910 г. отражает демографическое положение империи, давая представление о сложности огромного государства и предоставляя нам статистику об итальянцах. На территории в 675 тыс. кв. км проживало более 51 млн. жителей, принадлежавших к пяти религиозным конфессиям (католики, протестанты, православные, иудеи, мусульмане) и разделенных на двенадцать этнолингвистических групп. Две доминирующих группы — 23,9 % немцев и 20,2 % венгров — не достигали половины населения. Большинство, таким образом, составляла совокупность других народов — чехи (12,6 %), поляки (10 %), рутены (7,9 %), румыны (6,4 %), хорваты (5,3 %), сербы (3,8 %), словаки (3,8 %), словенцы (2,6 %), итальянцы (2 %), боснийские мусульмане (1,2 %). Все вместе славяне имели 47,2 % общего населения, самый высокий процент по сравнению с немцами и мадьярами вместе[20]. Примерно 780 тыс. итальянцев представляли часть, немного превышающую мусульман в Боснии-Герцеговине. В течение нескольких лет количество итальянцев в Австрии намного сократилось и они рассеялись в зарубежье, уже не населяя обширные зоны от Ломбардии до Истрии. После уступки региона Венето Итальянскому королевству территориальная связь Тренто и Триеста была нарушена: итальянцы теперь жили в двух отстраненных географических районах, которые они разделяли с неитальянским населением. Политический вес итальянцев в Вене практически сошел на нет, а глубокие различия между двумя районами их расселения затрудняли составление совместных национальных претензий.

В Италии, в течение пятидесяти лет, отделявших от освобождения Венето до начала Первой мировой войны, землям Трентино и австрийской Адриатики, которым ирредентистское движение тоже предвещало освобождение, приписали полную принадлежность, соответственно, к городам Тренто и Триесту. Теперь в национальном коллективном воображении два эти города стали единым, неделимым символом принадлежности к итальянской цивилизации, находящиеся в оковах и ожидающие своего освобождения — два города-«побратима», для многих — с расплывчатым и неопределенным географическим расположением, что помещало их вне реальных зон и зачастую рядом друг с другом. Социалист из Триеста, но также активно работавший в Тренто, Лайош Домокош, хорошо знавший это, иронично шутил по поводу широко распространенного в Италии неведения о «неосвобожденных» землях: «Наши дорогие братья из Счастливого королевства всерьез верят, что Триест и Тренто — это братья схожей судьбы, обычаев, традиций и истории; они верят, что, сделав четыре шага, мы попадем из Триеста в Тренто и наоборот»[21]. Но не только географическое расстояние между двумя городами не было должным образом воспринято в Италии, но также и «реальное, историческое, духовное расстояние», которое, по словам Шипиона Златапера, было еще более огромным, чем физическое, и которое привело другого жителя Триеста, социалиста Анджело Виванте, к утверждению, что это были «как нарочно созданные две принципиально разные вещи по историческому, этническому, экономическому развитию», ставшие «двумя сиамскими близнецами традиционной риторики»[22].

В отличие от тех, кто в Италии развевал ирредентистским флагом, у жителей этих регионов имелись четкие понятия о разнице не только между двумя городами-символами, но и в более общем плане — между Трентино с одной стороны и регионом северо-восточной Адриатики с другой. Различия, возвращаясь к словам А. Виванте, были основаны на истории, демографии, экономике, общественной, институциональной и политической реальности.

В Трентино наиболее важными городскими центрами были Тренто с населением чуть более 30 тыс. человек в 1910 г., Роверето с населением около 11 тыс. человек и Рива с населением 9200 человек. Остальные 360 тыс. жителей Трентино проживали в городках и селах, где в экономике доминировал сельскохозяйственный сектор: в нем были заняты 62 % населения с подавляющим преобладанием мелких фермеров[23]. Промышленный сектор подвергся несомненному развитию в течение первого десятилетия XX столетия, но в целом он всё еще имел полукустарный стиль, сосредоточенный на малых производствах, часто связанных с сельским хозяйством. Многие из недавно перебравшихся в город «крестьян-рабочих» сохранили крепкие отношения с селом. Поэтому в Трентино накануне войны переход к индустриализации еще не завершился, несмотря на многообещающую оживленность нескольких промышленных сфер и развитие производства гидроэлектроэнергии[24].