– Академия довольно большая. Если хочешь, могу помочь найти аудиторию, чтоб ты не потерялся, или провести экскурсию. Что скажешь, Дориан?

Он резко поднимает глаза. Наконец-то, хоть какая-то реакция. Только его выражение лица не сулит задушевной беседы.

– Как ты смеешь.

– Что?

– Мало того что ты упрекаешь меня в слабости, так ты еще смеешь произносить мое имя?

– Извини. Я… не это хотела тебя об…

Ладонь в кожаной перчатке ударяется о стол.

– Запомни раз и навсегда, ты последний человек в мире, от которого я принял бы помощь.

Он резко поднимается и уходит, а я так и сижу с открытым ртом, не в состоянии двигаться. Меня словно облили холодной водой. Взгляды со стороны приводят меня в чувства. Любопытные, удивленные, ненасытные, пожирают меня как стервятники. Дыхание отдается молоточками в висках, пока я бегу к двери. Просто прекрасно! Хотела помочь, а вместо этого стала всеобщим посмешищем. Так после этого и помогай людям. Да что с ним такое? В его словах была такая доза презрения, что ею можно было бы убить слона. А ведь я ничего ему не сделала! Я всего лишь пыталась быть дружелюбной. И еще этот взгляд в амфитеатре. Среди всех он выделил меня, будто я особенная. Словно мое лицо он мог узнать среди тысячи. Это не было плодом моего воображения. Другие тоже это видели.

– Похоже, ты не очень понравилась новенькому?

Только не это… Стук каблуков, блеск белоснежных кудрей. Стейси, с двумя служками, тут как тут. Никогда не упускают возможности поглумиться над остальными.

– Может, ты не в его вкусе? Или у него просто нюх на неудачниц.

Разворачиваюсь, но три фигуры преграждают дорогу.

– Постой-ка! Я знаю, в чем дело, – она поднимает указательный палец. – Наверное, понял, что имеет дело с семейкой чокнутых. В академии слухи быстро расходятся.

– Ага, точно!

В уши врезается сдавленный смешок.

– Чокнутая семейка.

Лизбет и Керолл радостно кивают – бесхребетные моллюски. Никогда не имеют собственного мнения.

– Бедная сиротка с разбитыми надеждами. Это семейное? Семейка полоумных Блумов. Может, поэтому папаша предпочел сбежать вместе с грабителями, чем оставаться с вами еще хоть минуту. Хотя не мне его судить.

Тело каменеет, будто меня ударили о кирпичную стену.

– Теперь понятно, почему тебя бросали из школы в школу. Такие, как ты, нигде не нужны.

– Закрой рот.

– Что такое? Правда глаза колет?

– Обо мне можешь говорить что хочешь, но семью трогать не смей.

Стейси заливается хохотом.

– Вы посмотрите, какая смелая. Это тебя новенький так натаскал?

Пытаюсь совладать с закипающим внутри гневом. Это трудно. Ладони так и сжимаются в кулаки.

– Забери свои слова назад.

– И не подумаю.

– Забери.

– Иначе что? Ты ведь ничего не сделаешь, – ее палец врезается мне в грудь. – Никогда ничего не делала и сейчас не сделаешь. Ты здесь лишняя, чокнутая.

Ногти больно впиваются в кожу. Если она не заберет свои слова, я…

– Что здесь происходит?

Миссис Стедстоун, мой персональный спаситель. Если бы не она, я бы давно натворила глупостей.

– Ничего, – на лице Стейси заиграла улыбка. – Сильвер просто заблудилась. Мы хотели показать ей дорогу.

Миссис Стедстоун обводит присутствующих взглядом. Она прекрасно понимает, что здесь происходит, но каждый раз делает вид, будто ее это не касается.

– Перерыв уже заканчивается. Лучше вам поспешить в классы.

– Конечно, как раз туда мы и направлялись. Еще увидимся, Блум.

Специально выделяет мою фамилию, будто подчеркивая свое презрение. Когда-нибудь я ей отвечу. Она узнает все, что я думаю о ее гиблой компании. Почувствует все, что чувствовала я все эти годы… но это будет не сегодня, когда-то. Возможно… Нет, обязательно.

* * *

На кухне стоит запах мускуса и спирта, словно кто-то опрокинул бутылку со средством для мытья полов. Чайник на плите пискляво кричит. Эми ставит на стол две чашки. Она всегда сначала кладет сахар, наливает воду и только потом опускает чайный пакетик.

– Тебе зеленый или черный?

Никогда не любила чай, но всегда делала вид, что нравится. Чай – один из немногих поводов провести с ней лишних пару минут.

– Зеленый.

Эми опускает ложку в кипяток, поглаживает ею ободок чашки. Все делает аккуратно. Она всегда была внимательна к мелочам, если эти мелочи не касаются меня. Внимательная, милая, радушная – сама добродетель. За это ее все и любят.

– Сколько сахара?

Что касается меня, мой унылый образ не вызывает столько радости. Минимум неловкость, максимум улыбка из вежливости.

– Одну.

Иногда мне казалось, даже дядя относился ко мне не так, как к ней. С ней он играл в прятки. Со мной – только рисовал и читал. Он всегда говорил, что я особенная, именно поэтому у меня так мало друзей. Особенные люди обречены на одиночество.

– Добавить молоко?

– Нет.

За последние годы все изменилось. Мы редко видимся. Она пропадает на ночных, дневных и сверхурочных сменах в больнице святой Анны. Приезжает в шесть, уезжает в три, как раз тогда, когда автобус пересекает Мейнстрит и поворачивает на сквозную улицу, в двух кварталах от нашего дома. Дверь открывается, я спускаюсь по ступенькам, заранее зная, что ее уже нет.

– Извини, сахар закончился.

– Выпью без сахара.

Дядя – единственный, на кого я могу положиться. Но что делать, если тот, кому ты доверяешь, меньше всего заслуживает доверия?

– Ты не любишь без сахара.

Как объяснить, что я видела? Поверит ли она мне?

– Сейчас принесу из кладовки.

Рука дрожит. Пульс отдается в шее с такой силой, будто вены пытаются вырваться через кожу.

– Не нужно.

– Только ключ возьму.

– Да плевать мне на сахар!

Эми застывает у двери.

– Все в порядке?

В порядке, беспорядке, в хаосе. В порядке чего или кого? Воспоминания вспыхивают в голове, словно бомба замедленного действия. Еще чуть-чуть, и это сведет меня с ума. Кто-нибудь, остановите это!

– Извини, это все нервы. Сложная неделя.

Она понимающе кивает, хоть на самом деле вряд ли имеет представление, о чем идет речь.

– Уверена, ты со всем справишься. Как говорил дядя Ник, победить можно в самые темные времена, если не забывать, ради чего борешься.