Все моральные эффекты, — продолжала мадамДельбена, — происходят от физических причин, с которыми они связаны самымабсолютным образом: барабанная палочка бьет по туго натянутой коже, и ударуотвечает звук — если нет физической причины, то есть нет столкновения, значит,не будет и эффекта, не будет звука. Особенно нашего организма, нервные флюиды,зависящие от природы атомов, которые мы поглощаем, от видов или количестваазотистых частиц, содержащихся в нашей пище, от нашего настроения и от тысячипрочих внешних причин — это и есть то, что подвигает человека на преступленияили на добродетельные дела и зачастую, в течение одного дня, и на то и надругое. Это и есть причина порочного или добродетельного деяния, которую можносравнить с ударом в барабан, а сотня луидоров, украденная из кармана ближнего,или та же сотня, отданная нуждающемуся в виде подарка, — это эффект удараили полученный звук. Как мы реагируем на эти эффекты, вызванные первичнымипричинами? Можно ли ударить в барабан гак, чтобы не было ни одного звука? Иразве можно избежать этих отзвуков, если и они сами, и удар, ихвызвавший, — всего лишь следствие явлений, не подвластных нам, настолькодалеких от нас и настолько не зависящих от нашего собственного организма иобраза мыслей? Поэтому очень глупо и неестественно поступает человек, которыйне делает того, что ему хочется, а сделав это, глубоко раскаивается. И чувствовины и угрызения совести являются не чем иным, как малодушием, которое следуетне поощрять, а напротив, искоренять в себе всеми силами и преодолеватьпосредством здравомыслия, разума и привычек. Разве помогут сомнения, когдамолоко уже скисло? Нет. Посему надо утешиться и понять, что угрызения совестине сделают поступок менее злодейским, ибо они всегда появляются после поступкаи очень редко предотвращают его повторение. После совершения злодейства бываетодно из двух: либо следует наказание, либо его нет. Во втором случае раскаяниеабсурдно и в высшей степени нелепо; какой смысл каяться в том, что дает намсамое полное удовлетворение и не влечет за собой никаких нежелательныхпоследствий? Тогда сожалеть о той боли, которую ваш поступок может кому-тодоставить, значит любить того другого больше, чем самого себя, и нелепосочувствовать страданиям других, если эти страдания доставили вам удовольствие,если принесли вам какую-то пользу, если каким-то образом щекотали, возбуждали,наполняли вас радостью и блаженством. Следовательно, в этом случае дляугрызений не существует никаких реальных причин.

Если же поступок ваш обнаружен, и наказание неизбежно,тогда, взглянув на этот факт трезвым взглядом, мы увидим, что сожалеем не о томзле, которое причинили другому, а лишь о своей неловкости, которая позволилаэто зло обнаружить; тогда я согласна, что для сожалений есть основания, и здесьесть о чем поразмыслить с тем, чтобы проанализировать причины неудачи и впредьбыть осторожнее. Однако эти чувства не надо путать с истинными угрызениямисовести, ибо истинные угрызения — это боль в душе, вызванная причиненным самомусебе, злом. Вот здесь-то и кроется огромная разница между этими двумячувствами, и это доказывает пользу одного и бесполезность другого.

Когда мы получаем удовольствие от какой-нибудьотвратительной забавы, как бы жестока она ни была, получаемое удовольствие иливыгода, служит достаточным утешением за неудобства, даже самые неприятные,которые она может принести нашим близким. Разве перед тем как совершитькакой-нибудь поступок, мы отчетливо не предвидим, чем он обернется для других?Разумеется, предвидим, и мысль об этом не только нас не останавливает, нонапротив — подталкивает нас. И что может быть глупее, чем неожиданное изапоздалое раскаяние, когда совершив дело, мы начинаем мучиться, страдать,портить себе удовольствие? Поэтому, если содеянное стало известно ипревратилось в источник наших несчастий, не лучше ли обратить все своиспособности на то, чтобы узнать, почему об этом стало известно, и, не проливаялишних слез над тем, что мы бессильны изменить, предельно собраться ипостараться впредь не попадаться; не лучше ли обратить эту неудачу в своюпользу и извлечь из этого урока, опыт, чтобы усовершенствовать свои методы.Таким образом, мы обеспечим себе безнаказанность на будущее, научившисьзаворачивать свое злодейство в чистые простыни и скрывать его. Главное — неподдаваться бесполезному чувству раскаяния и не заразиться принципамидобродетели, ведь дурное поведение, разврат, порочные, преступные и дажечудовищные наши прихоти ценны уже тем, что доставляют нам удовольствие инаслаждение, и неразумно лишать себя того, что приносит радость, иначе этобудет напоминать беспримерную глупость человека, у которого после неумеренногообеда было несварение желудка, и только по этой причине он отказывается отрадостей вкусной пищи.

Истинная мудрость, дорогая моя Жюльетта, заключается вовсене в подавлении своих порочных наклонностей, потому что с практической точкизрения они составляют единственное счастье, дарованное нам в этом мире, ипоступать таким образом — значит стать собственным своим палачом. Самое верноеи разумное — полностью отдаться пороку, практиковать его в самых высшихпроявлениях, но при этом обезопасить себя от возможных неожиданностей иопасностей. Не бойся, что осторожность и предусмотрительность уменьшат твоеудовольствие — напротив, таинственность только усиливает его. Более того, онагарантирует безнаказанность, а разве не безнаказанность служит самой остройприправой к разврату?

Я говорила, как поступать с угрызениями совести,порожденными болью, которую испытывает тот, кто творит зло слишком открыто, атеперь, милая моя, позволь объяснить тебе, как заставить замолчать этотвнутренний противоречивый голос, который уже после утоления жажды, снова иснова тревожит нас и упрекает за безумства страсти. Предлагаю лекарство отэтого недуга, настолько же сладкое, насколько верное и простое: надо регулярноповторять поступки, заставляющие нас каяться, повторять их как можно чаще,чтобы привычка творить такие дела и избавляться таким образом от наваждения навсегдапокончила с искушением переживать за них. Эта привычка сокрушает предрассудок,уничтожает его, мало того, за счет постоянного повторения ситуаций, которыевначале приносили неудобства, эта привычка, в конце концов, создает новоесостояние, сладостное для души, состояние абсолютного безразличия испокойствия. В этом тебе поможет твоя гордость: ведь ты не только творишь зло,на которое никто бы не осмелился, но ты еще настолько к нему привыкла, что житьбез этого не можешь, и удовольствие от этого возрастает многократно. Одинсовершенный нами поступок влечет за собой другой, нет никакого сомнения в том,что многократные наслаждения очень скоро придают нашему характеру самыенеобходимые черты, несмотря на все первоначальные трудности.

Разве не приобретаем мы жизненный опыт, совершая мелкиепреступления, где похоть преобладает над теми ощущениями, о которых я говорила?Почему никто не раскаивается в распутстве? Да потому что распутство очень скоростановится привычным делом. Так пусть войдет в привычку любой неординарныйпоступок: по примеру похоти все поступки легко обратить в привычку, по примерубесстыдства каждый из них способен вызвать сладкую дрожь нервных флюидов, и этощекочущее ощущение, близкое к страсти, может доставить высшее наслаждение ивпоследствии превратиться в первую необходимость.