– Ольга Ёсиповна, сюда, чуть левее.

Что делать? Что он от меня хочет? Сколько гадостей о нем все рассказывали, вот и я, дура, влипла в идиотскую ситуацию. Делать хронометраж рабочего времени пошла. Ничего себе хронометраж получается. Если что, мне даже нечем его треснуть. Я отступила назад и наткнулась на бочку. Отпрянула, повернула голову влево, как он сказал, и увидела вроде бы дверь, свет сквозь темень пробивался как раз из ее проема.

– Ольга Ёсиповна, Олечка, смелее. Увидите сейчас мои сокровища, – голос, как мне показалось, звучал оттуда.

Еще шаг, и я оказалась в комнате, больше напоминавшей подсобку. Все ее стены были обклеены старыми театральными афишами, фотографиями, газетами, вырезками из журналов. Полочки ломились от каких-то пожелтевших бумаг, старых книг, рисунков. По углам стояли мешки с набитыми в них старинными чайниками, самоварами, иконами. На стенах висело несколько часов. Все это в пыли и дымке, от всего исходил неприятный затхлый запах.

– Олечка, я это никому не показываю, но вам решился. Смотрите сюда.

Он открыл узорчатый шкафчик, набитый старыми театральными костюмами: юбки, платья и просто хлам, который давно нужно было бы выбросить на помойку.

– У, тварь подлая, попалась, наконец, – в здоровенной мышеловке едва поместилась огромная крыса с оскалившейся пастью. – У меня узкий профиль собирательства, лишь то, что связано с опереттой. Я в молодости мечтал только о театре. «Сильва», «Летучая мышь», «Баядера»… Как я обожал эту божественную музыку! Кроме нее для меня ничего не существовало в мире, думал, что когда-нибудь тоже выйду на сцену. Голос был, пел с детства и двигался неплохо. Не верите, смущает мой нынешний вид? Но ведь я не всегда тянул на «полтора жида», как меня обзывают. Тонюсенький был, стройный. Но вот заболел – и все разом рухнуло. До сих пор раз в неделю обязательно хожу в нашу музкомедию. Что бы там ни шло – всем наслаждаюсь.

«Гора человек» вдруг отошел к стенке и так умело сделал пируэт всей своей массой тела и гикнул, что я не выдержала, зааплодировала.

– Это еще не все, у меня на даче и в квартире столько всего. Вы бы видели, какие вещи. Все время боюсь, что украдут. Да не столько заберут, воровское быдло вряд ли это заинтересует, а просто попортят. Ценные же вещи. Я поддерживаю, насколько могу, молодых артисток. Моя мама, царствие ей небесное, танцевала когда-то в кордебалете. Тогда тоже было не сладко, если не в солистках, но все же не так, как сейчас. Эти девчонки копейки получают. Одеться надо, покушать, многие без жилья, приезжие.

«Не сочиняет ли дядя? Наслышана про вашу жалость, – про себя подумала я. – А может, и правда, что помогает, и разные сплетни про молодок и прочее от злости и зависти? На базе все друг о друге сплетничают, только дай повод».

– А вы как относитесь к театру?

– Я тоже в детстве мечтала о нем, даже в училище наше после седьмого класса хотела поступать, но не сложилось.

– Что так? По вашей внешности так вам там самое место. Честно.

– Родители были категорически против. Хотя музыке учили, и читала много, а кино вообще до сих пор обожаю, ни одного фильма не пропускаю. Меня дома даже в шутку называли «шум за сценой». Когда я шла утром в институт, по дороге было сразу три кинотеатра. Я сама не могла объяснить, как оказывалась в зале. Бросить все, свой нархоз характера не хватило, скорее, упрямства хватило бы, но вот маму жалко было и бабушку.

– А вы и сейчас послушны. Боялись за мной идти, не так ли, а пошли. Я прав? – его большое круглое лицо озарила приятная улыбка.

– Да! – выпалила я и рассмеялась.

– Тогда обернитесь.

Я повернулась и увидела прямо напротив вход в подвал и спящую на ступеньках поддатую рабочую.

– Да я вас по кругу водил. Доверчивая вы. А напрасно! Никому в этой жизни доверять нельзя. Помогать можно, даже нужно, а вот доверять не рекомендую. А Лидочка на самом деле серьезно заболела? Зарплату нашу кто теперь вести будет? Может, вы нас возьмете? Хотя вряд ли на мой участок назначат. Удивительно, что вас вообще ко мне на склад прислали.

– Не беспокойтесь. Мы с Лилей Иосифовной вас не бросим. Она меня гоняет как сидорову козу, наряды даже домой беру, особенно по строительству. Сестра помогает, я бы сама не врубилась.

Темный лес, как эти ваши подвальные лабиринты, и непроходимые джунгли.

– Олечка Ёсиповна, это правда, что вас повысили, на должность старшего экономиста перевели? Вы, выходит, теперь больше чем Карл Маркс, тот дальше простого экономиста не пошел.

Мы посмеялись, вспомнив известный анекдот. Вернулась машина из магазина, ребята привезли приличный кулек закуски, а еще ящик с овощами и фруктами, сбросили его и снова куда-то умчались, наверное, опять загрузятся и в следующий магазин. Рабочая продолжала дрыхнуть, неприглядно развалившись у входа, выставив на обозрение все свои прелести. Противно, пришлось делать вид, что я этого не вижу.

– Ну что, Оленька, отобедаем, не пропадать же добру. Нам с вами хватит, – он развернул кулек, привезенный грузчиками, и высыпал его содержимое на стол.

Мы с «горой человеком» отобедали очень даже прилично. Эх, знать бы, я бы тогда прихватила бабушкины биточки, они совсем не помешали бы. Собеседником он оказался и вежливым, и умным. Правда, помешанным на оперетте, но, как говорится, у каждого в голове свои тараканы. В туалет захотелось со страшной силой, но признаться было неловко. Я посмотрела в проем между тумбами письменного стола, там ничего не было. А ведь, гады, сплетничают, что у него там помойное ведро стоит и он жрет и дюрит в него одновременно. Какие все-таки люди злые, так и норовят навести напраслину на человека. Сволочь, этот диспетчер, это он распускает слухи и еще, что девочки безвозмездно ублажают любвеобильного кладовщика. От зависти, что ли, что у «полтора жида» сейхал работает, а у тебя пустота в башке. Мужик соображает, дела, говорите, проворачивает, так и вы попробуете, кто вам мешает, только чтобы без воровства, и не на воротах тогда дежурить будете и кнопки нажимать, а в начальственное кресло пересядете. Тут талант нужен, это ведь тоже своего рода искусство продержаться на такой работе столько лет и не прогореть, не спиться.

– Где у вас туалет, – приперло так, что я не выдержала, – какое-то чересчур мочегонное у вас вино. И очень терпкое.

– Что ж вы стесняетесь, давно спросили бы. Как подниметесь – будка в подворотне, за углом. Вот ключ, можете оставить его в замке, вы же не будете возвращаться или все-таки дождетесь машины?

Быстро схватила ключ и вылетела пулей, услышала лишь за спиной легкий смешок. Уборная была идеально чистой, как будто бы перед самым моим приходом ее выдраили, как палубу на пароходе. Уж точно хлорки не пожалели, насыпали от души. Пока я надышалась ею так, что в горле запершило и надолго закашлялась. Не угодишь нам: и без нее плохо, вонь, и с ней едкий, бьющий в нос запах, зато стерильно. Вспомнила, как в школе из-за этого противного амбре в классе невозможно было и пол-урока усидеть, к концу пятого или шестого голова вообще раскалывалась, а глаза краснели и постоянно слезились. И ладно бы хоть раз в месяц эта дезинфекция, так нет, со станции каждую неделю приезжали. Но сейчас что возражать, не время – холера, как утром по радио кратко оповестили, не унимается.