нету? У нас всё есть! Если в стране нет духовной пищи, так это не значит, что у меня в доме нечего жрать!

— Ой, конечно! Но как-то неудобно… — пыталась применить последние приёмы из арсенала интеллигентного человека Августина.

Фаня подошла к ней и взяла за руку. В принципе, она могла бы взять обе Августинины руки в свою одну, огромную и пухлую. На ней сверкали кольца, ногти были ярко-алы, и от руки этой шло удивительное, никогда ранее не ощущавшееся тепло.

— Солнце моё, мы же соседи! — сказала она проникновенно, объяв собеседницу внимательным взглядом. — Если мы не будем общаться, то, что это за жизнь? Что неудобно? Им — почему-то показала она рукой в сторону Египта — удобно ходить в шортах, и всё наружу, а интеллигенции будет неудобно общаться?!..

Августина вдруг поняла, что у неё не хватает опыта общения, простого и свойского. Очень хотелось согласиться на это удивительное своей прямотой и открытостью приглашение. И это было одновременно страшновато, неловко, и как-то прекрасно.

— … Знаете, я с Вами согласна! … — вдруг сказала она.

Если честно, это была не совсем она. Всегдашняя она бы такого не сказала. Но Августина находилась в доме чудес, где люди, пусть и слегка тронувшиеся рассудком, были прямы, добры и искренни с ней, только что встретившейся; она чувствовала себя в краю каких-то добрых предвестий. Она вдруг почувствовала себя собой. И тоска по людям сказала её устами:

— Если честно, здесь общения действительно не хватает…

Вступление. Часть 2

— Так за что я и говорю! — радостно вскричала Фаня. — Гарик, рыбонька, достань маме водоньки с морозилки! Нет, мамонька, ту не надо, та начатая, это ж некультурно… Да, вот эту… Ты ж моя радость! Всегда знает, что маме надо!

Августина решила, на всякий случай, оправдаться за свой порыв и начала:

— Я, правда, не ожидала…

— А я ожидала? А кто ожидал? Вы ожидали, что оно так повернётся? Что здесь будет еврейская страна, где кроме нас, евреев нет? Они друг друга называют румынами, эфиопами и марокканцами! А нормальных евреев называют русскими!..

Пока длился этот странный, с точки зрения логики, хотя и знакомый по причитаниям советских тёток в Израиле, поворот в разговоре, Августина вдруг заметила, что перед всеми, и перед ней тоже оказались стопки. А также обещанные огурчики и салатики. Тем не менее, с собой эти разносолы она, как интеллигентная девушка, решила не ассоциировать. А стопки, и подавно. Подумаешь… ну, людям нужно было пообедать. И что?..

(Вообще, ей давно уже пора было домой, по критериям воспитанного человека).

— Знаете, у меня тоже так сложилось, что я не совсем еврейка… — решила она, с чего-то, пооткровенничать в продолжение разговора. Но тут поняла, что её интеллигентским иллюзиям приходит конец.

— Ой, я же водку не пью! — в ужасе воскликнула она. — Я думала, чай, правда…

— Так… — озадаченно отреагировала Фаня. — А что делать? У нас ещё коньяк остался, только не рекомендую, он тут очень плохой. Мне в Одессе с завода привозили, каждый месяц канистру… прелесть!.. а здесь что?.. Лучше водку!

Очевидно, высокие, полные и заряженные энергией, как баллистические ракеты, дамы производили на Августину некое гипнотическое воздействие. Тем более, что в жизни она таких почти не встречала. Ничем другим впоследствии она не могла объяснить тот факт, что сидела в этот момент и смотрела, как в стопку перед ней наливают прозрачную жидкость — источник низкой дисциплины труда, разрушенных семей, белой горячки и, одновременно, феноменальной производительности на рабочем месте соседа по подъезду в Свердловской области, токаря Василия Петровича.

— За нас, за знакомство интеллигенции! — возгласила Фаня победно.

Августина, блокированная происходящим, хотела воскликнуть «Нет, спасибо, я не…», но издала какой-то невразумительный писк.

Фаня уставила на неё подведённые очи и, совершенно справедливо приняв невразумительный писк за колебания и сомнения, грозно сказала: — За интеллигенцию!..

После чего, как потом оправдываются слабые люди, «что-то произошло» — и во рту, а затем в горлышке нежной любительницы Дебюсси образовалось нечто чужеродное из холодной, вонючей и жгущей жидкости, которая быстро втекла в глубины тела. В желудке сперва похолодело, а потом…

— О-па! На здоровье! Закусываем, закусываем!.. — гремела над ухом Фаня.

Ну, в общем, Августина так и делала. По мере того, как она в панике закусывала каким-то очень вкусным хрустящим огурчиком и не менее вкусным салатиком, холодное существо в желудке теплело, разгоралось, раздвигалось, захватывало мозги — и девушка поняла, что, наконец-то, впервые в своей жизни она по-настоящему пьянеет.

Её душу охватили тепло, свобода и благодарность. Августина поняла, что это и есть тот благословенный результат опьянения, который подвигает на данное действие миллионы людей по всей Земле. Ушла в сторону придушенная часть её существования, стеснение по поводу и без… Какие-то стыдливые пригубления дешёвого невкусного вина в компании педагогических неудачниц, комплексы никчемной, умновато-глуповатой училки — всё, всё отпало… Она была горда и свободна немного, и была с новым, упоительно мощным и немного диким другом Фаней. И это было очень хорошо.

— Солнце моё, я Вам так скажу — сказала Фаня, жуя так энергично, словно ей нужно было переработать металлолом, собранный пионерами за месяц. — Лучше быть частично еврейка хороший человек, чем полностью еврейская скотина, как мой второй муж. Да, у него всё было еврейское. И что я с этого видела? Вот, только Марик и есть…

Августина постепенно приходила в себя после спиртного и зажёвывала; поэтому смогла сказать:

— Знаете… — (в этом месте у неё вышла пауза, практически естественно) — я так вот думаю… вот у Вас Марик есть, и Гарик. Разве мало? У меня, вот, и этого нет.

Вообще, тут уже было полное сумасшествие. Поток фантастической открытости даже перед самой собой! Однако не будем забывать, что это был день, плавно переходящий в вечер, в Августине пробудился неведомый много лет прежде демон откровенности и даже какого-то вольнодумства, а душу несло в неведомые дали.

Фаня, однако, нисколько не удивилась.

— Детонька, так что Вы огорчаетесь? — сказала она, как будто разговаривать на эти глубоко личные темы было делом просто повседневным. — У Вас всё впереди, Фаня знает, слушайте Фаню!.. У Вас это который брак? У меня Марик со второго раза только пошёл, так всё равно он был скотина! Его папа, я имею в виду.

— Так всё драматично?.. — спросила Августина. Она вдруг поняла, что здесь уместно пригорюниться и перед ней даже замелькало словосочетание вроде «бабья доля», или что-то такое.

— Что такое драма по сравнению с моей жизнью?! — охотно и, опять же, драматически воскликнула Фаня. — Так