– Лом, ты гений! Прекрасная коляска, у нее почти заводской вид!

В действительности коляска получилась слегка кособокой и из нее кое-где торчат гвозди, но Бабушка не желает замечать недостатки. Главное – Ева уже может гулять по двору, дышать свежим воздухом. У Евы кружится голова, тело еще ноет от боли. Она пытается улыбаться, но печаль гасит ее улыбку и наполняет сердце безнадежностью.

Бабушке и Лому так нравится катать коляску, что они принимаются бегать с ней туда-сюда.

Лом огромными ручищами раскручивает собственный шедевр и ужасно громко хохочет. Солнечные лучи проходят сквозь блестящий ежик Евиных волос, только начавших отрастать, согревают ей лицо и испаряют крупные фиолетовые капли, висящие на кончиках ресниц.

– Ева, разве не кайф? Глянь, какая у тебя машина, – говорит Лом.

Бабушка перестилает Евину постель, пододвигает кровать к окну. Комната сверкает от чистоты. Ева уже в состоянии садиться и может видеть, как прекрасен рассвет, может играть с Ломом в шахматы или карты на подоконнике. Во что захочется.

Бабушка смотрит на огромного Лома, который, как ребенок, крутится вокруг Евы и улыбается. Любовь и забота Лома безграничны.

Ева пытается встать, но ноги ей не подчиняются. Лом хватает ее своими ручищами, как Кинг-Конг, и через окно вносит в комнату. Правда, в процессе он задевает Евиной головой за оконную раму, но потом укладывает девушку на кровать.

– Лом, что ты делаешь?! – всплескивает руками Бабушка.

Ева кривится от боли и смеется.

– Ой, извини. – Лом тоже смеется и виновато смотрит на Бабушку.

Ночью из окна видны звезды, серебристые контуры гор, но Ева смотрит на потолок. Боль не покидает ее ни на минуту.

– Просто нужно подождать, – вполголоса говорит Ева. – Сначала придется биться топорами. Возможно, Бабушкиным арбалетом или охотничьим ружьем. Человека-зонта необходимо ликвидировать, иначе он меня уничтожит моими же воспоминаниями.

В ту же секунду на ее лоб с потолка падает несколько капель, Ева морщится. Она чувствует, что страх возвращается. С потолком все в порядке, как и несколько минут назад.

– Если ты здесь и тебе есть что сказать, объясни, что за знаки посылаешь, или оставь меня в покое, – произносит Ева.

С потолка снова падает несколько капель, на этот раз – прямо Еве в глаза. Она трет глаза. Похоже, Человек-зонт попросту издевается над ней.

– Ты издеваешься надо мной, – говорит Ева и поворачивается набок. С потолка срывается холодная капля и падает в глубины Евиного уха. Девушка накрывается одеялом с головой. – Детский сад… – бурчит она и засыпает.

Бабушкины козлята

Через неделю Ева заявляет, что, как только встанет на ноги, начнет принимать заказы, и Бабушка решает поведать ей о своей сестре Шушан, Мэри, козлятах, Герберах и Подполковнике. Пришло время.

Ева пьет горячий шоколад и ждет, притворяясь, что очень заинтересована Бабушкиным рассказом. Историю Шушан она слышала уже тысячу раз и вызубрила назубок.

– Я должна рассказать тебе все во всех подробностях, Ева. Пришло время. Правда, ты уже знаешь о Шушан, но выслушай еще раз, и, возможно, ты передумаешь, образумишься.

Ева недовольно смотрит в сторону. Бабушка зажигает лампу, и желтый свет мерцает на ее морщинистом лице, а тени от ресниц тянутся до потолка. Бабушка садится на стул и переворачивает свою кофейную чашку.

– У Шушан был заказ, – начинает Бабушка. – Она была сильная, как ты, дралась при помощи своих кос. Заказ был связан с семьей Герберов.

Ева переводит взгляд на Бабушку.

– Гербер по прозвищу Доктор, один из самых чудовищных подонков в городе, для собственного удовольствия мучил и унижал людей. Чтобы сделать их несчастными, он был готов на все. Все кварталы города платили ему. А тех, у кого не было денег, он брал в рабство и ставил на них разные медицинские опыты.

Заказ поступил от Парикмахерши Мэри, тогда она была маленькой девочкой. Все знали ее из-за вытатуированных на лице двух пар больших ножниц. В действительности Мэри не имела никакого отношения к ремеслу парикмахера. Она мастерски дралась на мечах и, кстати, была в этом деле одной из лучших. Но в одиночку Мэри справиться не могла, потому что ей еще не хватало сил, и она обратилась к Шушан. Она была очень молода, и Шушан не могла оставить ее одну.

Подполковник был против, чтобы Шушан брала этот заказ.

– Кто этот… Подполковник? – спрашивает Ева, разжимая потемневшие от шоколада зубы. – Ты о нем не рассказывала.

– Видишь, каждый раз узнаёшь что-то новое. Еще дойдем до него. Шушан узнала от уличных шшатинок, где Герберы проводят время. Церетели – квартал потаскух, тебе это известно. И вот Шушан оделась как проститутка и дождалась, пока Доктор выбрал ее. Шшати помогла ей это устроить. Когда, наконец, они остались наедине, Шушан приготовилась к атаке, даже не думая, что все может пойти не так, как она предполагала. Мэри втайне от Шушан поднялась по балконам здания и следила за ними.

Бабушка умолкает, смотрит в чашку, и ее тень играет на стене, порой не соответствуя движениям хозяйки. Вдруг тени замедляются и каменеют. Бабушка бросает на Еву таинственный взгляд:

– Шушан не знала, что ее ждет после первой атаки. Наверное, она была уверена, что все очень быстро закончится, что Доктор умрет за пару секунд.

– За пару секунд… – Ева повторяет себе под нос те фрагменты истории, которые заучила наизусть.

– Она атакует, делает захват ногами, и специально встроенные в ее туфли ножи раскрываются и вонзаются в межреберье противника. Она душит его своими косами, и вдруг в большом, жирном животе Доктора раскрывается пасть и начинает пожирать Шушан. Мэри, застыв, смотрит на умирающую Шушан. Их взгляды встречаются, и Мэри понимает, что, если она не убежит, ее ждет та же участь. Никто не знал о второй пасти Доктора. У него на животе есть вторая голова, как у Гербера Четвертого, которого ты уже… встречала. Его тайное оружие, о котором даже шшатинки не знали. У некоторых из Герберов такие пасти были в животах, и их оперировал сам Доктор.

Я готова была разорвать его пополам, но как, что я могла сделать? После этого ужасного происшествия Мэри жила со мной, в лесу. Она долго не могла говорить. Мы садились на берегу реки и вместе молчали. Мэри принесла пучок волос Шушан. Вот все, что осталось от моей сестры. Я понимала, что рано или поздно Шушан все равно погибла бы, выполняя какой-нибудь заказ. Ее ослепила жажда убийства, она утратила