он будет первым, и что он должен быть сдан 13 июня 1980 года. В разговоре с моим другом я часто упоминал этот день, счастливый день, как я называл его до того, как познакомился с его настоящими чувствами, и он никогда не осмеливался отрицать, что в этот день ему исполнится шестьдесят семь лет.

До этого, я попытался описать его дочь Еву, но должен сказать и несколько слов о личных качествах ее отца. Он тоже был удивительно красивым мужчиной, и хотя его волосы были совершенно седыми, у него было меньше признаков старения, чем у любого пожилого человека, которого я знал раньше. Он был высоким, крепким и широким, и в нем не было даже намека на сутулость. Он всегда говорил четко и внятно, и был известен своим твердым голосом, которым он иногда выступал на некоторых наших десятичных чтениях. Мы установили сбор в одну десятую фунта, чтобы собранная таким образом сумма могла быть использована для украшения колледжа. Наше население в Гладстонополисе было настолько процветающим, что нам было так же легко собрать десять пенни, как и один. На этих чтениях любимым исполнителем был Габриэль Красвеллер, и некоторые завсегдатаи, готовые ради своего сиюминутного удовольствия расшатать всю звездную систему, начали шептаться, что Красвеллера не следует сдавать в колледж из-за красоты его голоса. К тому же трудности несколько усугублялись тем, с какой тщательностью и точностью он занимался своими делами. Он как никогда тщательно следил за своими стадами, а во время стрижки весь день торчал в шерстяном сарае, чтобы проследить за упаковкой шерсти и маркировкой тюков.

– Было бы жаль, – сказал мне однажды один британулец, человек гораздо моложе меня, – запереть старого Красвеллера и отдать бизнес в руки молодого Граундла. Молодой Граундл, несмотря на свое самомнение, никогда не будет знать и половины того, что нужно знать об овцах, а Красвеллер гораздо лучше подходит для своей работы, чем для праздной жизни в колледже, пока вы не покончите с ним.

В этих словах было много такого, что меня очень разозлило. По мнению этого человека, вся система должна была подстраиваться под особенности индивидуальной конституции. Человек, который так говорил, не мог ничего не знать об общей красоте Установленного срока. И он самым неуважительным образом отозвался о способе содержания в колледже. Я счел необходимым поддержать достоинство церемонии так, чтобы она выглядела как можно более непохожей на казнь. И эти проводы Красвеллера должны были быть первыми, и должны были, согласно моим собственным представлениям, сопровождаться особым изяществом и благоговением.

– Не знаю, что вы называете запиранием, – сердито ответил я. – Если бы мистера Красвеллера собирались тащить в тюрьму для преступников, вы не могли бы использовать более отвратительные выражения, а что касается того, чтобы покончить с ним, вы, я думаю, не знаете о методе, предложенном для того, чтобы добавить чести и славы к последним мгновениям в этом мире тех дорогих друзей, чьим счастливым уделом будет отойти от мирских бед среди любви и почитания своих собратьев.

Что касается фактического способа перехода, то на президентской площади состоялось множество обсуждений, и в конце концов было решено, что определенные вены должны быть вскрыты, а уходящий под воздействием морфия должен быть нежно погружен в теплую ванну. Я, как президент Республики, согласился использовать ланцет в первых двух или трех случаях, намереваясь таким образом увеличить количество оказываемых почестей. В этих обстоятельствах я почувствовал горький укол, когда он сказал, что я "покончу" с ним.

– Но вы, – сказал я, – совершенно не поняли смысла этой церемонии. Несколько недоброжелательных слов, подобных тем, что вы только что произнесли, принесут нам больше вреда в умах многих, чем все ваши голосования принесут пользы.

В ответ на это он просто повторил свое замечание о том, что Красвеллер был очень плохим образцом для начала.

– В нем олицетворяется десять лет трудов, – сказал мой собеседник, – и все же вы намерены избавиться от него без малейшего сожаления.

Избавиться от него! Что за выражение! И это из уст человека, который был убежденным сторонником Установленного срока! Меня возмущала мысль о том, что люди должны быть настолько неразумны, чтобы делать выводы о целой системе на основании одного случая. Возможно, Красвеллер действительно был силен и здоров в Установленный срок. Но этот период был выбран с учетом интересов всего общества, и пусть ему придется уйти за год или два до одряхления, все равно он сделает это, имея вокруг себя все, что сделает его счастливым, и уйдет до того, как познает ужас головной боли. Глядя на весь этот вопрос глазами разума, я не мог не сказать себе, что лучшего примера триумфального начала нашей системы нельзя было бы найти. Но все же в нем было и нечто печальное. Если бы наш первый герой был вынужден оставить свое дело из-за старости, если бы он стал упускать множество деталей, скупым, или сумасбродным, или просто недальновидным в своих деловых решениях, общественное мнение, которое не может быть более невежественным, поднялось бы в пользу Установленного срока.

– Как верны рассуждения президента! – сказали бы люди. – Посмотрите на Красвеллера, он разорил бы Литтл-Крайстчерч, если бы оставался там дольше.

Но все, что он делал, казалось, процветало, и в конце концов мне пришло в голову, что он заставил себя проявить чрезмерную резвость, чтобы навлечь позор на закон Установленного срока. Если такое намерение и существовало, то я считаю его безусловно подлым.

На следующий день после обеда, на котором был съеден пудинг Евы, Абрахам Граундл пришел ко мне в Исполнительный зал и сказал, что ему нужно обсудить со мной несколько важных вещей. Абрахам был симпатичным молодым человеком, с черными волосами, яркими глазами и необыкновенно красивыми усами, он был человеком, талантливым в бизнесе, в руках которого фирма Граундл, Граббе и Красвеллер могла бы процветать, но мне самому он никогда особо не нравился. Мне казалось, что ему немного не хватает того почтения, которое он должен оказывать старшим, и, кроме того, он несколько чрезмерно любит деньги. Выяснилось, что, хотя он, без сомнения, был привязан к Еве Красвеллер, он не меньше думал о Литтл-Крайстчерч, и хотя он мог поцеловать Еву за дверью, как это принято у молодых людей, все же он больше стремился к овцам и шерсти, чем к ее губам.

– Я хочу сказать вам пару слов, господин президент, – начал он, – по вопросу, который очень тревожит мою совесть.

– Вашу совесть? – спросил я.

– Да, господин президент. Полагаю, вам известно, что я помолвлен с мисс Красвеллер?