колонией, составила бы 1000000 фунтов стерлингов в год. Это избавило бы нас от долгов, позволило бы сделать нам собственные железные дороги, сделать все наши реки судоходными, построить мосты и вскоре сделало бы нас богатейшими людьми на Божьей земле! И это было бы достигнуто с помощью меры, приносящей больше пользы пожилым людям, чем любому другому общественному классу!

Против нас было использовано множество доводов, но все они были тщетны и бесполезны. В качестве аргумента была привлечена религия, и в обсуждениях этого вопроса было введено ужасное слово "убийство". Я помню, как поразил Палату представителей, запретив кому-либо из членов использовать фразу, столь отвратительную для достоинства народа. Убийство! Задумывался ли тот, кто пытался отпугнуть нас нецензурной бранью, о том, что убийство, чтобы стать таковым, должно противоречить закону? Это же действо должно было совершаться по закону. Значит это не является убийством. Если убийцу повесят, я имею в виду в Англии, ибо у нас в Британуле нет смертной казни, разве это убийство? Это не так, только потому, что это установил закон. Мне и нескольким другим представителям удалось, наконец, прекратить употребление этого слова. Затем они заговорили с нами о Мафусаиле и попытались привести аргумент про возраста патриархов. Я спросил их в комитете, готовы ли они доказать, что 969 лет, о которых говорится в Бытие, были такой же мерой времени, как 969 лет сейчас, и сказал им, что если санитарные условия мира снова позволят людям жить так же долго, как патриархи, мы с радостью изменим Установленный срок.

Фактически, против нас не было сказано ни слова, кроме тех, которые касались чувств молодых и старых. Чувства изменчивы, сказал я им на той великой и славной встрече, которую мы провели в Гладстонополисе, и хотя от природы ими управляют только инстинкты, в конце концов они будут обучены подчиняться разуму. Недавно я прочитал, как в Англии чувствам позволили встать на пути великого дела кремации. Сыну не понравится, говорите вы, вести своего отца в специальный колледж. С чего вы взяли, что ему не должно нравиться это сделать? А если так, то разве разум не научит его любить делать то, что он должен сделать? Я с восторгом представляю себе, с какой гордостью, с какой честью, с какой привязанностью я мог бы, когда наступит время, привести своего отца в колледж, чтобы он там в течение двенадцати месяцев наслаждался подготовкой к эвтаназии, которую не позволят нарушить никаким заботам этого мира. Все существующие представления о могиле будут отсутствовать. Не будет никаких дальнейших попыток продлить время страданий, которые создала сама природа. Искушение молодых ущемлять стариков из-за дорогостоящих удобствах, которые они не смогли еще заработать, больше не будет поощряться. Молодой человек будет гордиться тем, что имя его родителей на все времена занесено в светлые книги колледжа, который будет создан для Установленного срока. У меня есть собственный сын, и я тщательно воспитал его, чтобы он с нетерпением ждал того дня, когда он внесет меня туда, как самую большую гордость в своей жизни. Обстоятельства, о которых я расскажу в этой истории, несколько помешали ему в этом, но он, я верю, еще вернется к правильному образу мыслей. То, что я никогда не проведу этот последний счастливый год в стенах колледжа, является для меня, с моей же точки зрения, самой печальной частью возвращения нашего острова Англии в статусе колонии.

Мои читатели поймут, что я энтузиаст. Есть реформы настолько великие, что человек просто не может не быть энтузиастом, когда он принял в свою душу истину любого улучшения для человека. Увы мне! Я никогда не доживу до того, чтобы увидеть, как будет осуществлена слава этой идеи, которой я посвятил лучшие годы своей жизни. Колледж, построенный под моим покровительством в качестве подготовки к счастливому отходу в мир иной, будет превращен в торговую палату. Те старики, которые, как я верю, с нетерпением ожидали наступления дня своего наивысшего величия, были отпущены на волю и получили возможность снова погрязнуть в мыслях о мирском среди праздности не приносящих радости лет. Наши мосты, наши железные дороги, наше правительство более не обеспечены бюджетом. Наши молодые люди снова становятся вялыми под навязанным им бременем. По правде говоря, я ошибался, думая, что столь великая реформа может быть доведена до совершенства в дни первых реформаторов. Божественная идея должна стать привычной для умов людей путем частого обсуждения, прежде чем она будет признана нужной для человечества. Разве первые христиане не страдали от несчастий, нищеты и мученичества? Сколько веков потребовалось для мира, чтобы побудить его осудить еще не отмененную идею рабства? А цари, лорды и епископы все еще продолжают обременять землю! Какое право имел я тогда, первый из подвижников Установленного срока, надеяться, что доживу до осуществления своей идеи или что мне будет позволено уйти из жизни в числе первых славных обладателей ее преимуществ?

Представляется абсурдным утверждение, что если бы такой закон действовал в Англии, то Англия не препятствовала бы его принятию в Британуле. Это само собой разумеется. Но именно потому, что в Англии еще живы старики, в Британуле страдают молодые, – и молодые, и старые. Премьер-министру на Даунинг-стрит было семьдесят два года, когда нам запретили осуществлять наш проект, а министру по делам колоний – шестьдесят девять. Если бы они жили среди нас, и если бы нам позволили использовать нашу мудрость без вмешательства дряхлой старости, где бы они были? Я хочу со всем уважением отозваться о сэре Уильяме Гладстоне. Когда мы назвали в его честь нашу столицу, мы знали о его превосходных качествах. Он не обладает красноречием своего прадеда, но он, как нам говорят, надежный человек. Что касается министра по делам колоний короны, одной из которых, увы, снова стала Британула, то я, признаться, не считаю его великим государственным деятелем. Нынешний герцог Хэтфилд не обладает такой лихостью, как его дед, если и обладает чем-то от него, то не более чем благоразумием. Он был избран в нынешнюю Верхнюю палату как сильный антиклерикальный либерал, но у него никогда не хватало духа быть настоящим реформатором. Именно благодаря чувствам, которые, несомненно, наполняют грудь этих двух противников Установленного срока, доктрина Установленного срока на некоторое время угасла в Британуле. Печально думать, что сила, интеллект и дух мужественности должны быть таким образом побеждены той самой невежественностью, которую они хотят изгнать из мира.

Два года назад я стал президентом той страны, которую мы с гордостью называли восходящей Республикой южной части Тихого