был женат еще до того, как мы покинули Новую Зеландию, и был бездетен, когда устроил для себя и своей жены усадьбу в Литтл-Крайстчерче. И там, через несколько лет, у него родилась дочь, и я должен был помнить, когда обещал ему этот последний акт дружбы, что муж этого ребенка должен будет с сыновней почтительностью выполнить для него ту работу, которую я взял на себя.

Много очень интересных бесед было между мной и Красвеллером на эту важную тему, которая захватила наши сердца. Он, несомненно, был сочувствующим и с удовольствием рассказывал обо всех тех преимуществах, которые принесет миру раса человечества, ничего не знающая о немощной старости. Он видел красоту теории так же, как и я сам, и часто говорил о слабости той притворной доброты, которая боится начать новую процедуру в отношении чувств мужчин и женщин старого мира.

– Может ли кто-нибудь любить другого больше, чем я тебя? – сказал я ему с энтузиазмом. – и все же, разве я мог бы колебаться в том, чтобы отдать тебя в колледж, когда придет день? Я бы проводил тебя туда с тем совершенным почтением, которое невозможно, чтобы молодые испытывали к старым, когда те становятся немощными и недееспособными.

Теперь я сомневаюсь, нравились ли ему эти намеки на его собственный уход. Он избегал бесед о своем частном случае и делал широкие обобщения о каком-то будущем времени. И когда пришло время голосования, он, конечно, проголосовал за семьдесят пять. Но я не обиделся на его решение. Габриэль Красвеллер был моим самым близким другом, и, когда его дочь подросла, я сожалел, что мой единственный сын еще недостаточно взрослый, чтобы стать ее мужем.

Ева Красвеллер была, я думаю, самым совершенным образцом юной женской красоты, который я когда-либо видел. Я еще не видел тех английских красавиц, о которых так много говорится в их собственных романах, но которыми, похоже, не очень-то восхищаются молодые люди из Нью-Йорка и Сан-Франциско, приезжающие в Гладстонополис. Ева была совершенна в симметрии, в чертах лица, в цвете кожи и в простоте манер. Все языки для нее были одинаково легки в освоении, но это достижение стало настолько обычным в Британуле, что об этом мало кто задумывался. Я не знаю, чем она больше всего поразила наш слух – старомодным фортепиано и почти устаревшей скрипкой, или современным музометром, или более совершенной мелодикой. Было удивительно слышать, как она выражала мнение на собрании, посвященном строительству новых зданий колледжа, когда ей было всего шестнадцать лет. Но я думаю, что больше всего она тронула меня пудингом "ванька-встанька", который она приготовила своими прекрасными руками для нашего обеда в одно воскресенье в Литтл-Крайстчерч. А однажды, когда я случайно увидел, как она за дверью поцеловала своего молодого человека, я подумал, что очень жаль, что человек вообще стареет. Возможно, однако, в глазах некоторых ее самое яркое очарование заключалось в богатстве, которым обладал ее отец. Его овцы значительно увеличились в поголовье, долины были заполнены его скотом, он всегда мог продать лосося по полкроны за фунт, а фазанов по семь с пенсом за пару. Все процветало у Красвеллера, и все это должно было перейти Еве, как только его приведут в колледж. Мать Евы уже умерла, а второго ребенка не было. Красвеллер также вложил свои деньги в торговлю шерстью и стал компаньоном в доме Граундла и Граббе. Он был старше на десять лет, чем любой из его партнеров, но старший сын Граундла Абрахам был старше Евы, когда Красвеллер одолжил фирме свои деньги. Вскоре стало известно, кто станет самым счастливым человеком в республике. Это был молодой Абрахам, которого Ева поцеловала за дверью в то воскресенье, когда мы ели пудинг "ванька-встанька". Затем она вошла в комнату и, прикоснувшись к музометру и исполнила нам старый сотый псалом, подняв глаза к небу, словно с проявившимся нимбом вокруг головы в момент, когда она изливала свой голос.

Она была прекрасной девушкой во всех отношениях и была вполне счастлива до рассвета системы Установленного срока. Но в то памятное время, когда мы ужинали, мне впервые пришло в голову, что мой друг Красвеллер приближается к своему Установленному сроку, и мне пришло в голову задать себе вопрос, каковы могут быть пожелания дочери. Скорее, это было состояние ее чувств, которое запечатлелось в моем сознании. Совсем недавно он ничего не говорил об этом, да и она тоже. В то воскресное утро, когда они с дочерью были в церкви, поскольку Красвеллер придерживался старой привычки читать молитвы в особых местах в особый день, я обсудил этот вопрос с молодым Граундлом. В колледж еще никто не поступал. Трое или четверо умерли естественной смертью, но Красвеллер должен был стать первым. Мы договорились, что его будут посещать приятные гости до последней недели или двух, и я особо упомянул закон, который требует, чтобы он отказался от всякого контроля над своей собственностью сразу после поступления в колледж.

– Полагаю, он так и сделает, – сказал Граундл, выражая большой интерес к этому тоном своего голоса.

– О, конечно, – сказал я, – он должен сделать это в соответствии с законом. Но он может составить свое завещание до того самого момента, когда он будет сдан на хранение.

В тот момент у него оставалось около двенадцати месяцев. Я полагаю, что в общине не было ни одного мужчины или женщины, которые не знали бы точно день рождения Красвеллера. Мы уже ввели привычку татуировать на спинах младенцев день их рождения, и нам удалось также оперировать многих детей, появившихся на свет до принятия великого закона. Были и такие, кто не желал подчиняться не только сам, но и за своих детей, и мы ожидали некоторого замешательства в этом вопросе. Конечно, был начат реестр, и уже были те, кто отказывался назвать свой точный возраст, но я давно следил за этим, и у меня была своя маленькая книжка, в которой были записаны "периоды" всех тех, кто прибыл с нами в Британулу, и с тех пор, как я впервые подумал о Установленном сроке, я был очень внимателен, чтобы точно отмечать рождения по мере того, как они происходили. Читатель поймёт, как важно со временем стало вести точные записи, и я уже тогда опасался, что после того, как меня самого сдадут на хранение, может возникнуть некоторая нехватка точности. Но мой друг Красвеллер был первым в списке, и в нашей стране не было никаких сомнений относительно точного дня его рождения. Вся Британула знала, что