согласовать, как и кто должен подавить огнем все противотанковые орудия; в-третьих, обеспечить безостановочное продвижение пёхоты за танками и закрепление захваченного рубежа.

И вот вместе со связным, автоматчиком Петром Кондратьевым, выхожу из балки, где сосредоточились наши боевые машины, и ныряю в ночную мглу. В сторону НП стрелкового полка, с которым мы взаимодействуем, ведет телефонный провод. Иду быстрым шагом, держась за него. За спиной слышу поскрипывание снега под валенками связного. Мы — в белых полушубках, шапках, у каждого на груди автомат.

Ночью на переднем крае продолжается интенсивная перестрелка. От вражеской обороны в направлении наших траншей непрерывно протягиваются зловещие пунктиры трассирующих пуль. Время от времени ухают пушки. Не остается в долгу и наше охранение, выдвинутое вперед, а вместе с ним — ротные и батальонные минометчики. На черном небе то в одном, то в другом месте медленно всплывают выпущенные гитлеровцами осветительные ракеты.

— Крепко мандраж их берет. Боятся прозевать разведку, — негромко замечает Кондратьев.

— Да, нервничают, — отзываюсь я. — И боеприпасов не жалеют… Хотя знают, что песенка спета… Хода нет. Амба… Давай-ка дальше помолчим.

До НП двигались молча и пригнувшись.

Вот и едва заметный бугорок, похожий на сугроб, где уходит в землю наш «проводник» — телефонный кабель. Возле блиндажа недвижно лежат два солдата в белых маскхалатах. Один, с застывшим взглядом, — на спине, другой — на боку, неловко подвернув руку. Должно быть, пули настигли их совсем недавно.

«НП под обстрелом», — мелькает у меня мысль. Даю знак связному, и мы друг за другом сходим-скатываемся по скользким ступенькам в блиндаж-землянку. Кондратьев остается вместе с другими бойцами у закрытого плащ-палаткой входа, а я пробираюсь дальше. В глубине землянки топится печурка. Горит фитиль гильзы-коптилки.

Докладываю о прибытии.

— A-а, танкист, — протягивает мне руку подполковник, — присаживайся.

На импровизированном столе-ящике из-под патронов разложена карта. Вижу: по ней основательно «погулял» карандаш синего цвета.

«Обстановка за противника», — мысленно делаю вывод, вынимая из планшета свою карту для нанесения необходимых уточнений.

— Ну что ж, давай приступим. — Командир полка протягивает мне записку.

Читаю: «Время атаки — 3.00. 4.12».

Возвращаю записку, ее тут же передают артиллеристу, затем сжигают. О таких решениях знать надлежит немногим.

— Саперы не подведут? — спрашиваю подполковника. — Нам надо три прохода, шириной не менее шести метров каждый.

— Сделают. Только не три, а два. Сколько у вас коробок?

Молча поднимаю две руки с растопыренными пальцами.

— Зачем же вам три прохода?

— Чтобы сразу через минное поле идти в боевой линии и с ходу подмять первую траншею.

— С саперами у нас слабовато, — объясняет подполковник. — Два обеспечим, с гарантией. Договорились?

— Что ж, если с гарантией, пойдем по двум. Но ширина должна быть, как я назвал. Обозначение — на всю глубину.

— Принимается. Начинж! — обратился подполковник к стоявшему рядом капитану. — Места проходов, их прикрытие, порядок обозначения и другие детали уточнить с танкистом здесь, когда мы закончим.

Затем были подробно поставлены задачи командирам стрелковых батальонов и полковой артиллерийской группе, куда включались и некоторые дивизионные средства; намечено, где какие противотанковые огневые точки подавить в первую очередь, как обеспечить артиллерийским прикрытием прохождение танками минного поля, как отсечь возможную контратаку. Особенно я настаивал на необходимости уничтожения всех выявленных нами вражеских противотанковых орудий.

Словом, поработать на НП пришлось основательно. Обратно мы с Кондратьевым добрались благополучно. Над нашими головами по-прежнему перекрещивались трассы, а один раз совсем рядом фыркнула мина и зарылась в сугроб, не взорвавшись. К слову сказать, под Сталинградом такие случаи с вражескими минами, хотя и редко, но бывали. Помнится, однажды возле моих ног упала мина, покатилась по снегу, вертясь, как волчок, но так и не взорвалась.

Доложив командиру полка о результатах организации взаимодействия, с головой окунаюсь в работу по подготовке ночной атаки.

Для ведения боя были назначены две танковые роты в составе десяти танков под командованием лейтенанта С. К. Овчаренко.

Четвертого декабря в три часа наша артиллерия и минометы начали пятнадцатиминутный налет, обрушив на вражеские позиции шквал огня. Ночная мгла была вспорота и иссечена молниями разрывов сотен снарядов и мин. Артиллерийский гром заглушал работу двигателей боевых машин, продвигавшихся вместе с пехотой двумя колоннами к переднему краю обороны противника. Оставалось пять минут до конца артналета, когда экипажи «тридцатьчетверок» и «семидесяток» достигли минного поля и двинулись через него по проходам, обозначенным справа и слева слабым светом стеариновых плошек.

Не знали мы тогда, что в эти же дни под Сталинградом на другом участке испытывается в боевых условиях танковый минный трал, дававший возможность с ходу преодолевать минные поля без предварительного проделывания проходов, и что вскоре этот трал станет специальной боевой техникой нашего полка.

Едва вражеские мины остались позади, как танки рванулись в линию и, ведя огонь с ходу, ворвались в первую траншею. Вслед за ними траншею оседлала наша пехота. Тем временем артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника и на его фланги. Танкисты безостановочно давили вражеские пулеметные гнезда, уничтожали его живую силу.

Пока что взаимодействие с артиллерией не давало сбоев, и это вызывало чувство удовлетворения. Но вскоре стало ясно, что противотанковые орудия противника не были подавлены полностью и те, которые уцелели, теперь били из-за укрытий. В ответ наши экипажи стали посылать по вспышкам осколочные снаряды. Пытаясь разобраться в обстановке, гитлеровцы начали лихорадочно освещать местность ракетами. А в это время наши боевые машины вместе с пехотой продолжали упорно вгрызаться в их оборону и вскоре достигли второй траншеи. Село Елхи, или точнее то, что от него осталось, перешло в наши руки.

Но вот противник усилил противотанковый огонь. Дальнейшее продвижение наших танков застопорилось. Они уходили за ближайшие укрытия и оттуда вели дуэль с вражескими орудиями. А на захваченном рубеже закреплялась пехота. Впереди образовалась как бы новая нейтральная полоса. Оказавшиеся в этой полосе две наши боевые машины — лейтенантов Овчаренко и Петренко — были подбиты. Сергей Овчаренко, пришедший в полк одновременно со мной, в этом бою сгорел в танке вместе со своим экипажем. Командование ротой принял лейтенант Петренко. В машинах оставался минимальный запас боеприпасов. И тогда майор Могильченко, по согласованию с командиром стрелкового полка, чтобы избежать дальнейших потерь и пополнить боезапас, решил их отвести. В темноте удалось незаметно для противника вывести наши танки из-под вражеского огня.

В экипаже Ивана Петренко в живых осталось двое: сам командир и заряжающий младший сержант Николай Баранов. Неподалеку беспомощно застыла на месте «тридцатьчетверка» ротного. Быстро оценив обстановку, лейтенант решил не допустить ее захвата гитлеровцами и организовать эвакуацию.

— Баранов, снять пулемет, забрать все