Пащенки…

Николай Семенович с утра ходил по делам. Всюду слухи были самые неутешительные. Шайки бродили по степям и подобрались к железной дороге.

— Надо ехать как можно скорее, — сказал Николай Семенович, вернувшись домой. — Поезд сегодня еще пойдет, а завтра, может быть, и вся дорога станет. Что тогда будем делать? А место в Москве предлагают хорошее, я еще точнее узнавал. И жалованье хорошее и паек. Теперь жить надо без корней. Сегодня здесь, завтра там. А с этими всякими стульями да шкафами связываться, да ну их!

— Папа, смотри, — говорила Катя. — Хорошо я уложила? Компактно?

— Экие ты слова знаешь! Хорошо! Молодец!

— А вот эти занавеси не влезают.

— Ну, бог с ними… Скорее главное… Так мне в Москву вдруг захотелось… Там, говорят, сейчас работа кипит… Такую электрификацию заводят… а у нас… просто, притон какой-то разбойничий.

— А все-таки мы здесь хорошо пожили.

— Ну и там поживем. Ну… шевелитесь. Давай-ка я корзину завяжу…

Он взял веревку с подоконника.

— Встретил Зонченко. К ним вчера какие-то приходили военные, монаха искали… Что за монах, никто не знает!

Петя в это время вертелся в комнате.

— А я вчера монаха видел.

— Где? Где?

— Во сне… он мне пряник даст!

— А, во сне!.. Нет, тут живого монаха ищут.

— И тот живой… Все воду пил… Ему Катя попить дала…

Катя вдруг против воли покраснела, как кумач.

Николай Семенович поглядел на нее недоуменно.

— Правда, монах здесь был?

Катя отрицательно покачала головой.

— А вот это куда укладывать?

— Клади сюда! Ну, все, кажется!

Вера Петровна только вздохнула.

— Все наше добро тут остается.

— Ну, ладно уж…

От города до станции было верст десять.

К пяти часам на арбе приехал извозчик Митро́.

Основной его особенностью было спокойствие и способность философски рассуждать в самых неподходящих случаях жизни.

Говорил он таким густым басом, что его иногда почти не было слышно.

Теперь, погружая вместе с Николаем Семеновичем корзины и мешки, он рассуждал на тему о войне.

— Хиба так воюют. Так не воюют… Це война не настоящая… Без генералов не война… У красных нет генералов. Хиба так можно?..

Николай Семенович с тревогой все время прислушивался, но стрельбы не было слышно с самого утра.

Кругом арбы собрались все соседи.

— Счастливого пути!

— Вам счастливо оставаться!

Кузьма стоял на пороге.

— Ох, что-то с нами тут будет?..

— Как-то мы еще доедем!

Петя был в восторге от предстоящего путешествия.

— По машине поедем! — кричал он своим маленьким приятелям. — Ка-ак засвистит… у-у… так и покатим!

Катя крепко обняла его, закутав платком. Ветер был довольно резкий.

— Ну, трогай!

Все сняли шапки.

— Напишите, если почта будет!

— Непременно… Кузьма, а ты нам пиши.

— Ну, конечно.

— Почта, — сказал Митро, — дело такое… Чи буде, чи не буде… Сказать никто не может, потому что… Такое дило.

Уезжавшие с грустью смотрели на удалявшийся дом.

Возле калитки знакомого с детства садика стояли соседи и махали шапками.

Катины подруги кивали ей издалека.

— Проща-ай, Катя!

— Прощайте! До свидания!

Но вот повернули за угол. Домика не стало видно. Потянулись знакомые улицы. Прохожие (они были все, конечно, знакомые) кивали и кланялись.

— В Москву?

— В Москву!

— Добре!

Арба с грохотом въехала на мостовую главной улицы, которая переходила в станционное шоссе. Вдали серой полосой обозначилась степь. Жутко было сейчас по ней ехать.

Вот пробелели последние тополянские домишки.

— До свидания, Сенцовы.

— До свидания, Ткаченки.

Арба загрохотала по прямому шоссе.

Над степью ползли темно-лиловые холодные облака. Сама степь была мертвая, осенняя. Не то что весною или летом, когда вся она жужжит и звенит, как живая, миллионами всяких насекомых и птиц. Все птицы уже улетели.

— А что, — говорил Петя, — теперь аисты в Африке?

— В Африке.

— Им тепло?

— Тепло.

Рассеянно отвечая на расспросы мальчика, Николай Семенович не переставал тревожно вглядываться в серые дали.

Однако ничего подозрительного заметно не было. Обычная осенняя картина.

Кате совсем не было страшно. Она только очень устала, собирая вещи, и теперь ей хотелось спать.

Ветер свистел в телеграфных проводах, Катя потеплее закуталась в платок и укутала Петю. Она начала клевать носом. Как в тумане слышала она грохот колес по булыжникам и пощелкивание бича. Ей казалось, что она витает где-то в пространстве и стоит ей поднять руки, чтоб залететь высоко-высоко. И вдруг все резко оборвалось. Катя огляделась. Арба стояла у белого здания станции, а вокруг кишела и гудела целая толпа народа.

Николай Семенович с беспокойством расспрашивал какого-то человека в инженерской фуражке.

— Вот так дела! — взволнованно сказал он, подходя к арбе. — Оказывается, махновские отряды отсюда в десяти верстах. На поезд неизвестно попадем ли… Вон народу сколько.

— Это все на поезд?

Вера Петровна безнадежно всплеснула руками.

— Все удирают, — продолжал Сенцов, выгружая вещи, — кто в Полтаву, кто в Харьков… Ну, вылезайте…

Инженер подошел к ним.

— Это куда же вы столько вещей набрали?

— А что?

— Да разве это погрузят… Людей-то сажать некуда.

— Ну как-нибудь… А где очередь к кассе?..

— А вот она… Мы все и стоим. Давайте ладонь, номер поставлю.

— А хватит билетов?

— Конечно, нехватит.

— Значит…

Он не докончил, ибо вдруг совсем близко раздался громкий удар.

— Бум!

Все вскрикнули, потом замерли.

— Это пушка.

— Нет, снаряд положили… Ах, дьяволы!

В толпе произошло волнение.

— Что ж они кассу-то! Кассу-то чего ж не открывают!

— Билетов все равно нет…

— Поезд идет! Что ж это!

— Значит, его раньше времени пустили…

— А-а-а…

Ничего нет страшнее паники, которая охватывает толпу. Никто уже ничего не соображает, никто не думает о других. У каждого одна цель — спастись, вырваться из этой давки, первому чего-то добиться, что-то получить.

То, что поезд подходил раньше времени, было уже само по себе страшно. Люди привыкают к известному порядку, а где же этот порядок строже, чем на железной дороге. И вдруг — раньше времени! Значит, все нарушилось, значит, опасность надвинулась совсем близко, значит, надо спасать свою жизнь.

И как нарочно вслед за гудком подходившего поезда раздался второй взрыв, еще более громкий, чем первый.

Толпа заревела и ринулась на станцию.

— Идемте, — крикнул Николай Семенович.

Катя схватила на руки дрожавшего от страха Петю, Николай Семенович поднял корзину, Вера Петровна — какой-то узел, и все они вместе с толпой ринулись в помещение станции.

— Господа, — кричал дежурный, — нельзя же так! Что вы!

Но его оттеснили.

Паровоз с шипением уже проходил мимо, таща за собою вагоны.

— Не остановится.

— Остановится! Ой!..

— Раздавили!..

Катя с ужасом почувствовала, что она не владеет своими ногами. Толпа сжала ее и несла куда-то в