Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машина поюзив немного на занесенном рыхлой снежной массой повороте, остановилась почти рядом с моим подъездом. Сую в чуть влажные руки благодетеля измятую сотню и, переборов сопротивление своего спутавшегося одеяния, выхожу. Прямо в чересчур эмоциональные объятия разбушевавшейся стихии. Снег уже сменился ледяным дождем, стелящимся мелкой водяной пылью над заснувшим городом. Единственный целый фонарь над бетонным домиком соседнего подъезда, еле светит, отбрасывая причудливые тени на белоснежный, чуть прибитый теплой небесной влагой, снег. Тонкое пальто мгновенно намокает, прилипая к телу, и мне становится очень тоскливо и неуютно. Алкоголь постепенно выветривается, оставляя звенящую пустоту в голове и легкое подташнивание. Рядом взвизгивают покрышки, и меня обильно обдает крошевом из грязи, снега и мутной воды. Вот свинья. Кричу пару ругательств, по пьяному размахивая кулаком в сторону удаляющихся габаритных огней. Ну что же… В принципе, нормальный, закономерный такой финал сегодняшнего дня. В вытрезвиловку я, конечно, не попал, но вот пьяный, мокрый и грязный это точно. Впечатляет.
В темной квартире тепло и уютно. Закрываю на ключ дверь, несколько раз дергая для проверки фигурную ручку. Стаскиваю с себя многострадальное, измятое и перепачканное свежими бурыми потеками грязи пальто. Стаптываю промокшие насквозь ботинки вместе с носками.
Замечаю на правом, побуревшем от впитавшейся влаги, носке, аккуратную дырку.
Маленький зловредный чертик внутри меня ехидно напевает о завтрашнем разговоре с супругой. Хорошо поет. Эмоционально и в красках. Ну и черт с ним. Прости господи за каламбур. Утро, оно, как известно, мудренее вечера. Поживем — увидим.
Осторожно ступая застывшими ногами по теплому ковру, добираюсь до ванной и с наслаждением умываюсь. Затем, забираюсь под мерное сопение спящей жены, под теплое, согретое теплом женского тела одеяло и мгновенно засыпаю.
Глава 3
Тот же сон. Те же декорации. Только вот скамейки уже заняты. Место за местом, ряд за рядом.
Теперь я обрел право видеть их лица. Белые, сведенные судорогой в нелепый ухмыляющийся оскал лица. Ряд за рядом, круг за кругом. Лица и ухмылки. Я начинаю осматриваться и вздрагиваю, встретив знакомый до боли взгляд. Мама. Именно она смотрит на меня из-под небрежно накинутого платка. Смотрит мертвым, застывшим взглядом, с перекошенном судорогой лицом. Морщинистые, в тонких прожилках синих вен, руки ровно лежат на коленях, сжимая подаренную когда-то мною шаль.
— МАМА! — Я кричу и бегу к ней, слепо спотыкаясь о низкий бортик обитый красным бархатом.
Ползу, ломая ногти о проклятый бархат к ее ногам и обхватываю их руками. Плачу, роняя горячие капли на застывшие, ледяные ноги. Трясу за плечи и глажу щеки в тщетной попытке растормошить, оживить давно мертвое тело.
Чувствую направленный мне в спину взгляд и, обернувшись, вижу ее. Валя.
Валенька. Миленькая моя. Бегу к ней и натыкаюсь на тот же мертвый взгляд и ухмыляющийся оскал. Падаю на холодный бархат и, сжавшись, начинаю плакать. Навзрыд, как ребенок, прижав к лицу сжатые лодочкой ладони.
— Витенька, не плачь, прошу тебя. Ну подумаешь, разбил вазу. Ну ладно не надо. Не плачь. — Мать гладит меня по голове, едва касаясь горячими пальцами спутанных волос.
— Виктор успокойся. Перестань сейчас же. Иначе я уйду. — Хлопок входной двери, легкий сквозняк разносящий тонкий аромат Валиных духов.
Куклы. Лишь мертвые куклы в умело поставленном спектакле. Куклы, рассаженные по своим местам в карикатурной пародии на жизнь. Куклы с растянутыми в улыбке губами и мертвыми лицами. Куклы, ждущие возвращения кукловода.
Поднимаюсь, прижимая пальцы к влажным щекам. И снова вздрагиваю от мягкого тихого смеха.
Нельзя сказать, что Мэнди был плохим парнем. Нет. Как и большинство четырнадцатилетних подростков, он любил потрястись на хорошей дискотеке. Выпить хорошего пива в компании раскрепощенных сверстниц. А на это, как известно, нужны средства. Но вот с добыванием этих самых средств у Мэнди всегда возникали изрядные проблемы. Трясти метлой в шесть утра и получать несчастные шестьсот рэ в месяц — с его точки зрения было весьма унизительно. Предки необходимого количества финансов, естественно, обеспечить не могли. На зарплату матери — секретаря и пенсию отца особо не разбежишься. Торговать наркотой он побаивался.
В этом деле стоит только начать. Вход в этот немудреный бизнес стоит рубль, а вот выход два. Или свои же шлепнут за растрату или потерю товара, или конкуренты.
Вот поэтому-то он и согласился на предложение того забавного толстяка. Работка плевая — денежки хорошие. Проследи за одним человечком шесть дней и получи честно заработанную штуку. Всего-то и делов. И плевать, зачем это нужно. Может жене изменяет. Может, кому дорогу перешел.
Надо отметить, что работу свою он сделал хорошо. Пять дней шатался за неуклюжим мужиком интеллигентного вида (Смешно сказать, даже не бизнесмена. Так, работник, какого то занюханного НИИ). Записывал в линейчатую школьную тетрадь точное время всех перемещений клиента, потирал озябшие пальцы и снова бежал следом.
Мужик был довольно пунктуальным. Ровно в семь выходил из дома и неторопливым шагом топал к метро. Там садился до Кольцевой, а с кольцевой ехал до Сокольников. Там выходил и той же походкой двигал к своему НИИ. Ровно в двенадцать он отправлялся обедать в небольшую столовую, где тратил полчаса на тарелку супа и несколько сосисок. Небольшими глотками выцеживал стаканчик кофе и возвращался на работу. В пять появлялся из-за широких стеклянных дверей и шел к метро. Вот и все. Ничего интересного. Никаких поздних визитов к друзьям или в бар к ночным бабочкам. Никаких особых интересов, даже газеты — и те не покупал.
И вот надо же, именно сегодня клиенту зачем-то приспичило куда-то тащиться через пол города, да еще и ночью. Вот ведь урод. Нет, чтобы дома сидеть и тихо пялиться в какой-нибудь мордобой по телеку. Не сидится ему, блин, спокойно. А