На следующий день после уничтожения спартанского отряда огромное войско Ксеркса двинулось через Фермопилы на просторы Греции. По земле, с которой еще не были убраны трупы, по земле, обильно политой кровью греков и персов, кровью других народов, сражавшихся под знаменами Ксеркса, шли и шли бесчисленные отряды.

Шли ассирийцы и хетты, скифы и эфиопы, арабы и индийцы, бактрийцы и египтяне, фригийцы и пафлогоны, гирканцы и ассирийцы. Шли бесчисленные племена и народы, имен которых не знали даже командовавшие ими персидские военачальники. Но они не были уже такими нарядными и полными сил, как при переходе через Геллеспонт. Ряды их поредели, доспехи и плащи были покрыты пылью и кровью, и сами воины были утомлены и изранены.

Среди прочих прошли и Бессмертные, царская гвардия – но как мало их осталось! Большая часть персидских гвардейцев полегла в Фермопилах, и стервятники выклевали их глаза. И у тех, что остались в живых, не было прежней уверенной стати – они потеряли своих однополчан, а самое главное – потеряли уверенность в своей непобедимости. Они больше не чувствовали себя Бессмертными…

Царь Царей с холма следил за движением войск, и сердце его обливалось кровью. Неужели он не осуществит задуманное? Неужели не накажет заносчивых греков? Неужели не заставит их преклонить перед ним колени?

Нет, у него еще осталось достаточно людей, чтобы довести начатое до конца!

Наступил вечер, но еще четверть персидского войска не прошла через ущелье.

Люди остановились на ночлег, разбили временный лагерь. Сам Ксеркс и его приближенные оставались в прежнем лагере, дожидаясь, когда пройдет все войско.

Когда окончательно стемнело и сменилась вторая стража, спартанский изгнанник Демарат выскользнул из своей палатки.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, он пошел к ближнему холму. Там, в кустах у подножия холма, у него была назначена встреча.

Он подошел к условленному месту, приложил руки ко рту и дважды крикнул совой. Ответа, однако, не последовало.

–  Что позволяет себе этот простолюдин! – проворчал спартанец и прошел немного дальше.

Выждав еще какое-то время, он повторил условный сигнал.

На этот раз из темноты донесся ответный крик совы. Демарат пошел на этот крик, но тут крик повторился, и из кустов, бесшумно взмахивая крыльями, вылетела настоящая сова.

–  Проклятье! – пробормотал Демарат. – Это Геката, богиня ночи, потешается надо мной…

Как всякий настоящий спартанец, Демарат был бесстрашен, но суеверен. Он не боялся ни одного человека, ни одного живого существа из плоти и крови, но трепетал перед порождениями преисподней, перед призраками мертвых и перед Гекатой, страшной богиней тьмы и колдовства.

Дождавшись, пока сова улетит, он еще раз повторил условный сигнал.

Ответа снова не было.

В нетерпении Демарат пошел вдоль подножия холма.

И вскоре он увидел в темноте сидящую, привалившись к камню, темную фигуру. Он подошел ближе и вполголоса окликнул сидящего человека:

–  Это ты, Эфиальт?

Тот и на этот раз ничего не ответил, но в упавшем на него лунном отсвете, пробившемся сквозь облака, Демарат смутно разглядел блеснувшие глаза и широко открытый, нагло ухмыляющийся рот.

–  Чему ты смеешься, жалкий предатель? – проговорил Демарат с горечью. – Тому, что я, законный царь Спарты, потомок славного царского рода, многие поколения которого занимали трон, потомок самого Геракла вынужден встречаться с тобой в темноте, как последний вор? Тому, что я, как и ты, оказался в стане заклятого врага Спарты, попирающего священную землю Эллады?

Эфиальт ничего не ответил и не шелохнулся.

Демарат подошел ближе и спросил:

–  Ты принес то, о чем я говорил? Почему ты молчишь? Ты сумел украсть у него щит?

Эфиальт по-прежнему не отвечал. В это время облака разошлись, и полный диск луны выплыл на небосвод. Теперь Демарат мог как следует разглядеть предателя.

Он едва сдержал крик ужаса.

Хотя глаза Эфиальта были широко открыты, в них не было света жизни. Только холодный свет луны отражался в них, как в ночных озерах. Предатель был мертв. То, что Демарат принял за широко улыбающийся рот, на самом деле было кровавой раной. Горло Эфиальта было перерезано от уха до уха.

Демарат выхватил из ножен короткий спартанский меч и огляделся по сторонам.

–  Ты, кто бы ты ни был, выходи! – проговорил он в темноту. – Будь мужчиной, покажи свое лицо! Выйди против меня в честной схватке! Скрести свой меч с моим!

Ему, однако, никто не ответил. Кто бы ни убил Эфиальта, за что бы его ни убили – за его подлое предательство, стоившее жизни спартанскому царю и его соратникам, или за те несколько монет, которые он получил у персов, – убийца давно скрылся в ночи.

Демарат обшарил кусты вокруг тела Эфиальта – но ничего не нашел. Не нашел древний щит, который предатель перед последней битвой украл у царя Леонида. Древний щит, за которым Демарат послал Эфиальта, надеясь, что, вернув этот щит, он сумеет вернуть и трон своих предков, трон Спарты.