стоило не отвлекаться на чужие жизни на пути к той, что задолжала мне.

Просторная изба сотника выросла впереди, и во мне тут же пробудилась уснувшая было злоба. Сами собой сжались кулаки, когти впились в ладони. Волосы зашевелились в потоках силы, витающей вокруг, когда я медленно приблизилась к жилищу.

Словно прутья решетки, в окнах торчали ветки ежевики, а в воздухе все ещё остался запах жженого чертополоха. Глупые людишки. Стая ворон их неслабо напугала, раз они решили обезопасить дом. Но это не поможет. Никакие травы и обереги не защитят от мстительного духа, который желает получить свое.

Пришлось обойти избу, прислушиваясь к запаху чужих жизней внутри, прежде чем я нашла окно в комнату Яромира. Неудивительно, что в таком огромном доме у каждого была своя. Окна украшали резные наличники с обережными символами. Я с силой выдернула одну из досок — она даже не обожгла мне руку — и сбила ею колючую ежевику, освобождая проход. Потом перемахнула через окно и бесшумно опустилась на деревянные половицы.

Ночная тьма щупальцами клубилась вокруг, ненависть ощетинилась холодными иглами. Я медленно двинулась к полку. Яр лежал там, свернувшись клубком и обхватив себя руками. Он не спал, я чувствовала это. Может, услышал шум за окном или почувствовал холод при моем приближении. Открыл глаза, вздрогнул и замер. Лицо исказилось от изумления и ужаса.

— Ог… — сумел сдавленно выдавить он, но следом из приоткрытых губ послышалось только прерывистое дыхание.

Я смотрела на него сквозь свесившиеся на лицо пряди и едва держала себя в руках. Воздух вокруг напитался страхом, и я тянула его, тянула всем телом, нежилась в нем, словно в первых солнечных лучах после затяжных дождей. Страх опьянял. Я наслаждалась им, но этого было мало. Хотелось впиться когтями в его беззащитную глотку. Хотелось услышать мольбы. Я облизнулась, представив себе все это.

Ненависть, готовая выплеснуться наружу, переполняла меня. И я почти подчинилась ей, но…

Но куда приятнее будет растянуть его ужас и отчаяние. Пусть живёт с мыслью, что любой момент может стать для него последним. Пусть страдает. Я не окажу ему такой милости, как быстрая смерть.

Я медленно попятились. Скрыла себя тенями от глаз смертного. А он так и не шелохнулся и взгляда не отвел. Едва смел дышать. Это правильно. Только так и следует встречать ту, которую подло сгубил в угоду самолюбию.

Лихо ждал снаружи, облокотившись о стену. Он одними губами усмехнулся как бы в подтверждение своей правоты, а потом молча двинулся следом.

Край неба, занавешенный тучами и прикрытый необъятными лесами, начал светлеть, возвещая о том, что время нечисти подходит к концу. Ничего. В моём распоряжении будет ещё много, много ночей.

Глава 25. Только горечь

День тянулся невероятно медленно. Я сидела в корнях старого дуба, рассматривала полупрозрачную руку с темными прожилками и хмурилась.

С рассветом силы стали иссякать. Хоть в Чернолесе даже днём стоял полумрак, а через густой покров листьев и иголок не проглядывало серое небо, я все равно ощущала обжигающие, недовольные моим существованием лучи светила.

— Эта беспомощность… угнетает, — протянула я. — Чувствую себя почти человеком. Отвратительно.

— Часто духи скрываются днем в Нави, а на закате возвращаются, — откликнулся Лихо.

Я хмуро глянула на него. Он сидел неподалеку, прислонившись к дереву, как и я. Даже днём он не терял свою силу, не делался прозрачным. Я злилась на него из-за этого и завидовала. Всю жизнь была слабой, беспомощной. И когда наконец удалось ощутить настоящую силу, она перевернула все. Не хотелось расставаться с ней даже на короткое время.

— Несправедливо. Почему день не влияет на тебя так же, как на меня?

— Я старший дух леса. Моя земля делает меня сильнее.

Я задумалась ненадолго. В голове смешалось все то, что слышала прежде о нечисти, и то, что начала понимать нутром, когда сама стала одной из них.

— А смерти? Разве поглощение чужих жизней не придает сил?

— С одной стороны — да. Чем больше убиваешь, тем яростнее и ненасытнее становишься. Но, с другой стороны, постепенно пропадает способность мыслить, принимать решения. Например, помнишь, как ты при помощи доски убрала колючие ветки из окна? Почему, как думаешь, другие навьи духи не поступают так же?

— У них нет рук? — мрачно съязвила я, потому что вдруг накатило не пойми откуда взявшееся раздражение.

— Потому что они глупые. Они видят преграду и даже не ищут способы ее обойти. Безликая и безымянная нечисть просто не поймет, что можно использовать что-то помимо собственной силы. Вот такая цена. А что выберешь ты? Хотя неважно. Я все равно не позволю тебе стать такой, как они.

— Вот же навязчивый дух, — проворчала я. — Всю жизнь кто-то другой принимал за меня решения, и даже смерть не освободила от этого.

— Думаю, ты и сама уже решила, просто не желаешь признавать. Ты запросто могла бы убить того юнца, но вместо этого всего лишь напугала.

— Какой смысл убивать его сразу? Куда веселее превратить жизнь в кошмар.

— Не верю. Ты можешь убеждать себя в этом, если так тебе легче, но меня убедить не удастся. Я знаю тебя, Огниша.

Злость нахлынула из-за его слов. Злость от того, с какой убежденностью он их произнес. Злость, что он вечно такой спокойный. Я злилась, потому что не хотела признавать его правоту, хоть в глубине души и понимала…

— Ха! — Я повернулась к нему, ткнула пальцем в грудь в попытке скрыть досаду за грубостью, и едко прошипела: — Нет больше Огниши, дух!

Он спокойно выдержал мой полный ненависти взгляд, накрыл руку своей и улыбнулся. Печаль и понимание в этой улыбке вызвали лишь новый всплеск беспомощной досады. Казалось, я проигрываю в битве, в которой даже не собиралась участвовать.

С раздражением я сбросила его руку и отвернулась.

— Что ещё? — хрипло прошипела я. — Что ещё тебе нужно, чтобы ты наконец оставил меня?

— Ты была добра ко мне. За это я отвечу преданностью.

Я кинула на него хмурый взгляд и тут же отвела. Эта его улыбка, эти странные слова… Слишком тяжело было их вынести.

— Как глупо. Ты нежить! — зло бросила я. — Зачем ты строишь из себя человека? Мне уже не стать прежней. Не вернуть ничего… — Обхватив руками колени, я уткнулась в них и с горечью прошептала: — Я больше не знаю, кто я.

Тихо, с неиссякающим спокойствием и такой раздражающей убежденностью Лихо сказал:

— Я знаю. Подожди немного, и сама поймёшь.

Хотелось огрызнуться, ударить его