После турнира решили выпить еще. Разместились в пивном баре у вокзала. Новосибирск, по нашему мнению, тоже был центром мироздания. У нас было множество причин для того, чтобы придерживаться такой точки зрения, хотя женщины в Западной Сибири нам не нравились. Настоящие женщины встречаются лишь на берегах Средиземного моря. Ни я, ни Ноня там не бывали, но надеялись как-нибудь туда попасть, угостившись тархунной настойкой. Впоследствии я осуществил нашу мечту и спел в генуэзском Palazzo Ducale не хуже Сабрины.

Прощались со слезами на глазах. Я решил остаться в Новосибирске, чтобы навестить родню. Медведского ждал путь на малую родину, разочарование и тягостные разборки. Предотвратить их было почти невозможно. Я обнял Витю и направился к дяде Лене, который жил около вокзала.

Дядька быстро вошел в мою ситуацию, накормил, поставил на кухонный стол запотевший графин. После завтрака я позвонил Галине Ашотовне, матери Мэри. С нею у меня сложились дружеские, но подчеркнуто строгие отношения.

– Лейтенант строительных войск Виктор Медведский через час будет в Томске, – сказал я, и лишь потом представился. – Боевая тревога!

Галина Ашотовна рассеянно поцокала в трубку.

– Ценю твою чуткость, – сказала она, – но тревога отменяется.

– Позвоните, пожалуйста, вашей дочери.

Она раздраженно фыркнула.

– Я сказала, что ценю твою деликатность. Но ты опоздал. Проблема с Матвеем снята. И, я надеюсь, навсегда.

Оказалось, «идеальный мужчина» обокрал Мэри и смылся. Вынес из дома все, что можно. Телевизор, ковер, постельное белье, шубу, две пары зимних сапог и копию картины Модильяни «Обнаженная» работы местного кудесника Израэляна.

– За все надо платить, – заключила Галина Ашотовна философски.

Я никогда не относился к этому закону природы буквально, а рассматривал его в кармической перспективе. На этот раз законы больших чисел и малых воздействий не работали. Мэри многократно опровергала законы жизни, чтобы вернуть им простоту и наглядность. Я бы тоже хотел иметь подобный опыт в целях самовоспитания. Гадости со мной происходили реже, но хуже. Они не вытекали из прошлого логическим ходом.

– Ты, Дима, конечно, сложный человек, – закончила свою речь Ашотовна, польстив, наконец, моему самолюбию, – но мою дочь никогда бы не обокрал. Вообще вы очень подходили друг к другу.

– Еще как подходили, – поспешно согласился я с мамой Галей. – У нас еще не все потеряно. Я хотел украсть вашу дочь у нее на свадьбе, но не решился.

– Зря, – сказала она, как отрезала. – А теперь как у вас? Кем ты стал? Сутенером? – спросила Ашотовна сурово. – Устраиваешь ей любовные интрижки, в то время как пьешь с ее мужем?

Ашотовна зрила в корень. Была права. Мне такая мысль даже не приходила в голову. Я вспомнил, что по-прежнему неравнодушен к Мэри, хотя никогда ее не ревновал и не принимал ее похождений всерьез. Я не знал, что мне ответить, и растерянно положил трубку.

В тот день Савенко получил большие деньги. Они вместе с Недошивиным и Костей Фабрикантом покрыли крышу местного обкома партии битумом. Работали вместе, но деньги получил только Сава: не знаю, как у них там все было устроено. Он-то и пообещал поставить всей компании ящик коньяка в случае, если мы согласимся поехать с ним в поселок Восточный на танцы.

– Это будет поздно вечером, – сказал Савенко успокоительно, заметив в наших взорах сомнение. – Там хорошо танцуют.

Солнечный луч сверкал на его золотой коронке. Я гордился, что у меня есть друзья, родившиеся в городе Магадан. Стояла ранняя, сухая осень. Листья налились цветом и красовались высоко над нашими головами. В магазин мы направились с Савой вдвоем. Остальные пошли к Сашуку для приготовления банкета. В троллейбусе мы встретили Наталью Суслову, продавца из «Детского мира», которую я когда-то любил. Она назвала имя товароведа в винном, к которому надо обратиться. Добавила, что выходит замуж за военного и уезжает в Германскую Демократическую Республику.

– Дружба – Freundschaft, – радушно отвечали мы. – Единство помыслов и чувств.

Фанерный винный ларек располагался все в том же Восточном поселке, примостившись на краю большой площади с растрескавшимся асфальтом. В выходные здесь функционировал вещевой рынок. Сейчас площадь была пуста, дверь лавки сиротливо приоткрыта. В городе царствовал сухой закон.

Мы загрузили купленный у товароведа коньяк в рюкзак и пластиковый дипломат, который Савенко уже успел приобрести с получки.

– Насчет танцев – зуб даешь, – еще раз подтвердил он свои намерения.

На обратном пути в троллейбусе встретили Жанну Сметанину, куртизанку. Она была известна своей красотой и фригидностью. С мужчинами общалась по расчету, закончила юридический факультет. Я когда-то любил и ее, но сейчас об этом вспоминать не хотелось. Жанна была украшением троллейбуса. Посвежела, посветлела, в улыбке появилась несвойственная доброта. Я обнял ее и поцеловал в пахучую щеку.

– Жанка, свяжи мне шапку. – Я поднял с полу рюкзак и погромыхал бутылками. – Скоро похолодает.

Алкоголем она никогда не интересовалась, спросила только, правда ли, что я уехал из города.

– Конечно, уехал. Не видишь, что ли? Цивилизованный человек, просвещенный западник.

Савенко мое панибратство с лучшими феминами города не нравилось. Ни та, ни другая до этого не попадались ему на глаза. Создавалось впечатление, что я знаю нечто, чего не знает он.

– Сегодня я всех угощаю! – громко сказал он и продвинулся по салону поближе к окну. Куртизанка не обратила на его слова внимания.

Вскоре мы встретили мою молочную сестру Юлию. Потом еще кого-то. Судьба пыталась собрать вокруг нас как много больше девиц, но девушки от коньяка и танцев благоразумно отказывались.

– Мы тут стареем, страдаем, а тебе хоть бы что, – говорила мне вчера Ольга, когда я в очередной раз провожал ее до дверей подъезда и размышлял, куда двинуться далее. – Такое бывает, я читала. Жаль, что ты скоро уедешь.

Она считала меня вечным. Трудно понять, что она имела в виду. Я целовал ее и отвечал, что тоже подвержен процессам. Женщины стареют раньше, думал я. Ничего не поделаешь. Никуда уезжать я пока не собирался.

С Ольгой мы были знакомы с детства. Я этого не помнил. Она почему-то помнила. Вновь мы познакомились лет через двадцать, во времена нашей очередной молодости. Она жила в одном подъезде с Сашуком. Ее матушка приготовляла отличные малиновые настойки: наши встречи стали неизбежны. Ольге нравился мой гулящий образ жизни, из спортивного интереса она поставляла мне девиц. Посмеиваясь, справлялась о деталях. Один раз поссорилась со своей двоюродной сестрой за то, что та мне не дала.

– Как она посмела! – возмущалась Ольга искренне. – Какое чванство!

Я стыдливо тряс сигарету над консервной банкой, понимая, что еще несколько таких заявлений – и я навеки останусь с ней. Но я уехал.