Мы сидели у бортика, свесив ноги над бегущей волной. Вздыхали. Ноня вдруг взял меня за руку и сообщил с глупой серьезностью:

– А я знаю, что происходит…

Мэри испуганно отвернулась, я закашлялся дымом явской сигареты «Космос».

– Что?

– А то и происходит. Мы спиваемся. Годам к тридцати отбросим коньки.

У меня отлегло от сердца. Шепелявость Медведского лишь усилила комичность речи.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Я предлагаю выбросить эту водку в море.

Мы с Мэри гадливо расхохотались. Ноня тоже вскоре подключился к смеху.

По возвращении в родной город он удивил меня иным признанием.

– Чтобы долго трахаться, нужно иметь сильные руки, – сказал он. – Это типа как отжиматься от пола. Я понял. Все дело в силе мышц.

– А если бы у тебя не было рук? – спросил я подозрительно.

Мэри впоследствии его идею никак не прокомментировала. Махнула рукой. Ну а что тут скажешь? Информация, лишенная содержания. Мы ждали чего-то большего. Сексуальная революция только начиналась.

Ноня служил на Северном Урале в строительных войсках. Его жена искала мужчину своей мечты на родине. Вскоре ей повезло.

– Мы с Матвеем идеально подходим друг к другу, – сказала она мне по секрету. – Женщина с мужчиной может быть счастлива только в постели.

С Мэри мы были близкими друзьями. Ближе некуда. Если ей хорошо, то и мне хорошо. Стремление к совершенству остановить невозможно.

Супруга ее звали Витя Медведский, а кличка – Ноня. Не знаю, кто его так окрестил. На побывку Ноня приезжал ко мне в Свердловск, который мы в те времена считали центром мироздания. У нас было много причин для того, чтобы придерживаться такого мнения, хотя женщины на Урале нам не нравились.

В тот день мы купили несколько бутылок тархунной настойки – здешняя цивилизация предлагала лишь этот напиток.

Я включил видеомагнитофон и показал другу «Индиану Джонса из вечного мрака». Социалистический реализм, совмещенный с капиталистическим предпринимательством. Актер, сыгравший Джонса, – выходец из белорусского местечка. Зарекомендовал себя не только как кинозвезда. Судя по слухам, умел изготовлять чемоданы. В фильме занят самим собой, но почему-то считает, что спасает мир. Музыка полна коллективистского пафоса.

– Очень похоже на тебя, – огорошил меня Медведский. – Весь фильм похож. Ты такой же.

– Какой?

– Ну, такой. Энергичный. Незатейливый. Борешься за правду.

Мне его комплимент не понравился, хотя и был сказан от чистого сердца. В ту пору я считал себя сложным человеком.

– Давай посмотрим что-нибудь другое, – сказал я. – Я тут записал с эфира одну заводную тетечку.

По экрану забегала певица Сабрина в джинсовых шортах, записанная с эфира конкурса эстрадной песни в Сопоте.

– Boys, boys, boys, – кричала она нам с Медведским. – Safe sex! Safe sex!

И мы уверовали в безнаказанность греха и радость случайных связей.

– Она из порнобизнеса, – сказал Ноня с видом знатока. – Поет плохо, а двигается хорошо. Она и не такое может, – он многозначительно причмокнул.

Я ничего не знал о порнобизнесе, но с Витьком согласился. По таким девушкам мы на Урале соскучились. В Сибири подобные еще попадались, а на Урале – нет. Мы посмотрели ее выступление несколько раз, после чего Ноня сказал, что Сабрина тоже похожа на меня.

– Общий дух, – объяснил он. – Блядский.

Я не обращал внимания на его реплики. Ноня совсем охренел со своими стройбатовцами. Рядовые азиаты обещали сделать ему «темную», а у меня было весело и светло. Я ассоциировался у него с тархунной настойкой и видеомагнитофоном. С Индианой Джонсом и полуголой Сабриной Салерно.

– Давай поедем к моей жене, – вдруг предложил Ноня. – Я – к Мэри, ты – к правнучке Ким Ир Сена. – Он имел в виду мою романтическую связь с официанткой ресторана «Осень».

Я заартачился, вспомнив сложность их семейной ситуации. Мне хотелось сохранить его брачный союз с Мэри, хотя для его разрушения уже было сделано много. Даже мной. Медведский был непреклонен. Он шепелявил, говорил невразумительные вещи, но обладал даром убеждения. Внешне он походил на артиста Буркова, который «никогда не пьянеет».

– Мы пойдем простым логическим ходом, – говорил он. И шел.

Я сказал, что неплохо бы предупредить о визите его жену. Вдруг ее нет дома?

– А где она? – искренне удивился он. – Сидит с Танькой на Фрунзе. А тут мы, ночью. Как снег на голову. Сюрприз должен быть сюрпризом!

Когда он уходил в уборную, я несколько раз пытался позвонить Мэри, чтобы предупредить о надвигающейся опасности. Ни она, ни ее кавалер не снимали трубку. «Идеально подходим друг к другу». Тьфу на вас еще раз!

Я дал Медведскому свою одежду. Обувь не подходила, и он поехал в брюках поверх офицерских сапог. Смотрелся по меркам того времени нормально.

Билетов в аэропорту не оказалось. Ночные рейсы вообще не были предусмотрены. Я вздохнул с облегчением. Лейтенант строительных войск не унывал.

– Едем на поезде, – кричал он. – Я башляю.

Тень Сабрины Салерно в джинсовых шортах мелькала в его глазах холеным телом. До вокзала Ноня подвез меня на такси. Купил по дороге пива, заскочив в секретный кооперативный ресторан. Я больше не рыпался. С каждым глотком Витек распалялся все больше.

– Кис-кис, – сказал он проводнице, когда мы вошли в вагон, и заржал.

Дорогу мы провели с рябиновой настойкой, в ее купе. Обнимались, рассказывали бородатые анекдоты. Проводница уверяла, что ни с кем ей не было так весело. Мы соглашались.

– Мы – братья Джонс, – говорил Витя. – Нас зовут Инди и Хинди. Точим сапоги и чемоданы. Едем к певице Сабрине на блядки. Знаешь такую?

Мелькали станции и полустанки. Березы и тополя. Инвалидные авто и шагающие экскаваторы. Луна появлялась то с одной стороны поезда, то с другой. Сабрина пела «Sexy girl», «Lady Marmalade», «All of Me», «Like a Yo-Yo», «Hot girl» и «Boys». Этим ее репертуар исчерпывался. Нам его хватало. Мы пытались подпевать ей, чтобы передать наши чувства проводнице, но это удавалось плохо. Она покачивала головой и простосердечно приговаривала в алкоголическом дурмане:

– Хорошо поете, стервецы! За сердце берет.

Мы не хотели расставаться с ней, забыв о цели нашего путешествия. Зачем мне официантка ресторана «Осень», когда я не голоден? Зачем Медведскому гулящая жена?

В Новосибирске на перроне мы неожиданно подрались. Повода никто из нас так и не вспомнил. Кажется, я начал подтрунивать над дефектами его речи. Ноня был необидчив. Я – покладист. Мы устали. Усталость вызвала драку и тут же свела ее на нет. Увидев ментов, мы мгновенно прекратили рукоприкладство и сделали вид, что заняты спортивными состязаниями.