– Прибыли!

«Рено» ткнулось в снежный бугор напротив крайнего ангара. Абрамов вышел из машины, запахнул шинель. Вышла и Надин, наказав Вадиму сидеть и помалкивать.

К новоприбывшим подбежал худосочный солдатик, за спиной у которого болталась винтовка. Абрамов укоротил его служебное рвение все тем же мандатом за подписью председателя ОГПУ. Он осведомился, на месте ли бомбардировщик и какова готовность к завтрашним испытаниям. Солдатик отрапортовал, что готовность стопроцентная: все десять баков наполнены бензином, в двигатели залито по пятьдесят литров масла, аккумуляторы заряжены. Поскольку намечалось в ходе полета произвести еще и учебные стрельбы, к трем спаренным пулеметным установкам «Льюис» приложено достаточное количество патронов.

– А бомбы?

Абрамов, судя по настроению, не прочь был на прощание засыпать Москву тротилом, но часовой разочаровал его, сообщив, что вместо настоящих бомб подвешены муляжи.

– Открой ангар, – потребовала Надин. – Мы должны произвести внешний осмотр.

Солдатик не удивился. Внезапные ночные проверки накануне ответственных мероприятий были у командования обычной практикой. А тут еще ЧС, округ поставлен на караул… Он извлек из кармана шинели длинный ключ, но тут подошел его напарник – двухметровый жердяй – и заспорил, доказывая, что наперед, по инструкции, следует испросить разрешение командующего Военно-воздушным флотом товарища Баранова или хотя бы его заместителя. Худосочный заметил, что в два часа ночи поднимать руководство ради формального позволения – себе же гауптвахту накликать.

Спор затянулся. Абрамов заскучал, достал револьвер и – пам! пам! – уложил обоих часовых. Надин и бровью не повела, – выдернула из еще трепетавших пальцев худосочного ключ и отомкнула ангар. Абрамов обернулся к автомобилю, крикнул:

– Выходи!

Волоча за собой торбы с золотом, Вадим выполз из «Рено». Снаружи подвывала вьюга, на углу ангара раскачивался фонарь, отбрасывал на снег световые блямбы.

– Тащись, сивка! – глумился Абрамов, выколачивая дужки замка из пробоев.

Он раздвинул смерзшиеся створки ворот и вошел в ангар. За ним в темноту ступила Надин, последним – Вадим. О бегстве он и не помышлял – с такой вагой да по сугробам…

Абрамов зажег свой фонарик и осветил громаду аэроплана. Произведение авиастроительного искусства впечатлило бы даже гуманитария, совершенно равнодушного к технике. Махина вышиной в три человеческих роста, длиной в девять саженей, с почти тридцатиметровым размахом покоилась на шасси «Палмер» и металлическом костыле с резиновым амортизатором.

– Красавец! – произнесла Надин, любовно погладив лопасть трехметрового пропеллера. – Подсади меня, Алексис.

Абрамов поднял ее, точно перышко, и она взобралась в носовой отсек, где находилась пилотская кабина. На сдвоенных кожаных сиденьях лежали летные шлемы. Надин сбросила с головы шапочку, надела один из них, застегнула лямки, уселась за левый штурвал и стала изучать приборную доску.

– Ну? – прокричал снизу Абрамов. – Разбираешься?

– Потешно, – отозвалась Надин. – Понамешано, как в окрошке, но, в общем, ничего сложного. Занимайте места согласно билетам.

– Слышал? – Абрамов подмигнул Вадиму. – Рейс скоро отправляется. Торопись, а то опоздаешь. «Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет…»

Он помог измученному биндюжнику вскарабкаться на дюралевую плоскость и перейти оттуда в задний отсек. Там Вадим свалился без сил.

– Полежи пока, – разрешил Абрамов.

– Алексис, иди сюда! – позвала Надин.

Абрамов перелез через средний отсек и плюхнулся в правое пилотское кресло. Перед ним открылась картина, годная для фантастического романа: два штурвала с крестовинами посередине и обилие циферблатов со стрелками. Чего тут только не было! Высотомер, компас, часы, термометр, по два бензиновых и масляных манометра, указатели поворота, скольжения, скорости…

– Что, Адочка, глаза разбегаются? Ничего, освоишься!

– Я уже освоилась. Но мне не видно земли…

Главный недостаток конструкции состоял в том, что чересчур длинная носовая часть закрывала обзор, и приходилось перевешиваться через борт, чтобы что-то разглядеть по ходу движения. В полете это не должно было создавать серьезных помех, но при старте…

– Побудь немного штурманом, сядь вон туда и корректируй.

Абрамов угнездился в проеме передней пулеметной турели.

– Готово! Кто бы нам еще винт крутанул?

– Лишнее! Здесь автостартер. Раз, два… пуск!

Двенадцатицилиндровые двигатели М-17 взревели, словно стадо разъяренных носорогов. Закрутились пропеллеры, слившись в сверкающие блины. Туша бомбардировщика тронулась с места и поехала к выходу.

– Лево руля! Право руля! – размахивал руками Абрамов. – Отдать швартовы, полный вперед! – И на мажорной ноте пропел: «Замучен тяжелой неволей, он славною смертью почил…»

Надин, побираясь в Европе, не утратила летчицкой квалификации. Она умело управляла неповоротливым на вид кашалотом: он идеально вписался в рамку ворот и выкатился на улицу, где его сразу принялся бичевать разошедшийся вьюговей.

– Погодка аховая! – прокричал Абрамов. – Взлетим?

– Куда мы денемся! Слезай, а то сдует. Дальше я сама.

Абрамов сполз в кабину. Вадим наблюдал все это из третьего отсека. Чувствовал он себя преотвратно. Его сделали игрушкой, де-факто соучастником преступления. И что теперь? Бороться возможности нет, все, на что он способен в своем жалком положении, – перевалиться через край и упасть вместе с торбами под тулово аэроплана. Но это ничего не даст, кроме верной погибели. Падение с пяти метров – гарантия тяжких увечий. А довершит расправу амортизированный костыль, на котором «АНТ» подпрыгивает, как Джон Сильвер на своем протезе. Растопчет, распашет, превратит в кровавый эскалоп…

Испортить аэроплан и помешать взлету? Но как? Обшивку не пробьешь, до двигателей не доберешься… Дохлый номер!

Надин развернула «АНТ» носом к востоку, чтобы ветер не мешал взлету, и он повлекся по заметенному полю, набирая скорость. От своей будочки во всю прыть бежал вахтер, что-то горлопанил. Дурашка сидел у себя в отдалении, попивал чаек, уткнувшись в книжку про Чапаева, и не слыхал ни заглушенных шумоподавителем выстрелов, ни голосов. Но гул бомбардировщика разнесся окрест, как призывный набат, такое не пропустишь. Вот и скачет старикан с негнущимся правым коленом, покалеченным, может статься, еще в русско-японскую. Смешно молотит ручонками, взывает, стращает браунингом…

– Шугану-ка я его. – Абрамов кровожадно припал к пулемету.

– Брось! – Надин увеличила обороты моторов, и аэроплан задрожал, готовый взмыть. – Присмотри лучше за этим. – Она мотнула головой через плечо. – Как бы чего не учудил…

Абрамов перебрался в задний отсек и поприветствовал скуксившегося Вадима дружеским тычком.

– Как настрой, товарищ? Где