После нескольких минут общего волнения наконец установилась тишина, и слово попросил кардинал Матис Пайде.

Он говорил уважительно о справедливой реакции членов Святой Коллегии на слова Мальвецци. Это был дипломатический ход – так рассматривал его речь камерленг. Пайде был снисходительным к Мальвецци и двум близнецам, пресвитерам Лино и Стефано, которые стояли по сторонам Мальвецци, готовые защищать его в любой момент. Заключая свое вмешательство в ведение конклава, эстонский архиепископ подтвердил, что слова кардинала из Турина, вероятно, глубоко потрясли души Их Высокопреосвященств, поскольку им было предложено выполнить их высокий долг с такой новой точки зрения, а для этого недостаточно и тысячи ночей для размышлений.

Но у них времени на размышление нет, а есть только одна ночь, светлая и священная ночь Рождества Христова, чтобы в тишине и одиночестве прийти к окончательному решению. Может быть, многие из них не смогли оценить до конца, измотанные изнурительной долготой конклава, как справедливо отметил кардинал Мальвецци, но у них всего одна ночь!

Эстонский кардинал предложил камерленгу Владимире Веронелли прервать голосование в этот день и вновь его открыть с новой предложенной кандидатурой на следующее утро, когда души старейшин более или менее успокоятся.

Камерленг, воспользовавшись общим замешательством кардиналов, которым необходимо было думать, с какой стратегией противостоять новой, оригинальной ситуации, предложение Пайде принял. Выслушал эстонца с удовольствием как помощь себе, хотя тот и поддержал, правда вполне дипломатически, предложение этого непредсказуемого странного человека. И прежде всего надо будет познакомиться ночью с двумя молодыми пресвитерами, чье присутствие было подозрительно, и их вмешательство в конклав явно вызвало протест у кардиналов.

Первым из Сикстинской капеллы в сопровождении швейцарских гвардейцев вышел кардинал Этторе Мальвецци. За ним последовали все остальные кардиналы, рассчитывая все-таки противостоять этой новой многострадальной приостановке конклава в Рождественскую ночь.

В ночь на Рождество Святой Дух пожалел своих детей за мучения и, убирая туман из их голов, открыл им правду во сне.

Они все, объединенные в Сикстинской капелле, увидели себя в тот момент, когда туринский архиепископ Этторе Мальвецци объявился на пороге одной из двух дверей, под фреской «Страшный Суд».

Его сопровождали, как и при последнем голосовании, два пресвитера, Лино и Стефано. За плечами каждого из них виднелись высокие крылья. Взгляд их, невыносимо сияющий, лучился и принуждал кардиналов опускать глаза, едва успевших заметить невероятную схожесть великолепной наготы двух божественных тел с такими же, как у ангелов, нарисованных на фреске «Страшный Суд», с таким же, как у Христа-Судии. Кардинал Мальвецци продолжал с жаром отстаивать их кандидатуры, не замечая улыбок и договоренности между собой двух прекрасных творений. Эти ангелы показывали своей улыбкой, что знают – кардинал не замечает их крыльев, потому что защищен слепотой таинства.

Сон пропал с внезапным исчезновением Лино и Стефано и именно в тот самый момент, когда кардинал кончил говорить…

В рождественское утро, пока кардиналы собирались в Сикстинскую капеллу, распространилась новость об общем сне, но от двух пресвитеров уже не осталось и следа. А между тем, их «местом жительства» была именно эта капелла, казавшаяся многие годы необитаемой, загроможденная пыльной мебелью, сложенной штабелями. И многие начали понимать смысл привидевшегося сна, распознав в своем сердце след сверхъестественного вмешательства. На этот раз кардиналы объединились в помощи друг другу.

Не успел кардинал-камерленг после пения Veni Creator Spiritus объявить дискуссию открытой, как слово взял Матис Пайде, президент Конгрегации евангелизации народов. Его лицо привлекло к себе внимание безмятежностью и успокоило уставших от неожиданностей кардиналов.

Сознавая, что не надо говорить пространно о том, что тоже, как и все ему подобные, видел явления во сне, в самую святую ночь в году, в ночь Рождества Христова, он заявил: если Святой Параклет наметил для выбора человека, которого в конклав сопровождают ангелы, – человека с улыбкой на устах от знания, какой может возникнуть скандал во всем человеческом мире, – то было бы грехом гордыни не подчиниться воле Святого Духа.

Считает поэтому своим долгом, заключил он, предложить на святой престол универсальной Церкви и на место епископа Рима кандидатуру Его Высокопреосвященства, архиепископа из Турина, кардинала Этторе Мальвецци.

Едва он закончил говорить, кардиналы разволновались и поднялся невообразимый шум. Кардинал-камерленг Веронелли предвидел реакцию и тех, кто, возражая, приготовился все-таки с достоинством уступить, и тех, кто разделил с ним радость приближающегося конца конклава. Он медленно огляделся и понял, что надо предоставить возможность высказаться всем, высказать любые мнения и комментарии, дать свободно выплеснуть эмоции, чтобы прийти в суверенной ассамблее к общему решению, вымученному за такой долгий срок. Более чем сорокалетний опыт консисторий, ассамблей священников, состоящих при епископе, церковных соборов, синодов и собраний, к которым он принадлежит, придает ему уверенности в том, что и с этой ассамблеей он справится. И нет никаких сомнений в том, что впервые после стольких месяцев промедлений наконец он приведет их к общему согласию. А к апогею конклава он будет счастлив, как свидетель и инструмент высшей воли Бога, – эти мысли растрогали его до слез.

«Fiat voluntas tua… fiat voluntas tua…»[73]– повторял про себя камерленг, радуясь тому, что через совсем короткое время провозгласит нового папу. Но к его радости добавилась и капля грусти, та, что сходит на человека душевно тонкого, когда приближается конец чему бы то ни было. Даже конклав, который, казалось, никогда не завершат его главные герои, теперь приблизился к своему апогею. Он не выдержал бы больше, нет, не выжил бы…

И отсутствие на заседании Этторе Мальвецци, неподвижно уставившегося в своем кабинете в окно с темно-желтыми стеклами, теперь с погашенным там светом, было ему тоже в поддержку.

Никакой другой сон в эту ночь не стал бы более ясным свидетельством того факта, какая судьба тому человеку уготована.

И ужас принятия кандидатуры кардинала из Турина на пост понтифика, выбранного почти всеми коллегами в отсутствии его самого, не обогатил вкус бездействия, засвидетельствовавшего теперь подлинность смирения. Только теперь в умах кардиналов разъяснился весь смысл его поведения, теперь только стали им понятными и своевременно пришедшее к нему помрачение, и непонятность его слов, соответствующих больше юродивым во Христе…

Таким образом, когда кардинал-камерленг поднялся, чтобы произнести громким голосом вознесение к папскому престолу кардинала Этторе Мальвецци, присутствующие единодушно приветствовали его одобряющими возгласами, без дрожи и волнения, без петляний и разногласий. Именно такой неожиданный для него прием, от одного только осознания силы самого события, оказали ему кардиналы.