конвертики, мой Чазов взвесил в руках, открыл. Округлил глаза. Он был забит марками.

– А где чек?

– Обналичил, – пожал я плечами.

– Тут уже не пятьдесят тысяч?

– Ну потратил чуток.

Морозов и Чазов вылупились на меня. Ну да, вот такой я наглый.

– Это подотчетные средства!

С лица Евгения Ивановича можно было прикуривать.

– Но вы сами сказали, часть из них мои. Чеков меньше дадут, какая разница? – пожал я плечами. – Мне пора, до свидания.

Я взялся за тележку, начал толкать ее к выходу. Мимо с каменным лицом проследовал Чазов, не попрощавшись, водрузил царственное седалище на заднее сиденье служебной «Волги». Нам же с Морозовым пришлось ловить «бомбилу» – ибо у стоянки такси была огромная очередь. И всю дорогу до Москвы мне пришлось выслушивать стенания профессора на тему, какой я дурак, что ссорюсь с такими людьми.

* * *

Дома меня не то что торжественно, никак не встречали. Кузьма, подлец, подошел, ботинок понюхал – и ушел, гордо демонстрируя подхвостное пространство. Ничего, придешь еще, гаденыш, попросишь еды. Посмотришь тогда на мой тыл, споешь грустную песню «мяу-мяу».

А где же Анечка? По времени должна вернуться из института своего, а ее и следа никакого. Еще пара дней, и я начну переживать. К тому же в холодильнике явные следы подготовки к голодовке: никакой еды, жалкие три яйца и зачем-то банка консервов – печень трески. Как по мне, это добро и при комнатной температуре хорошо себя чувствует. Так, а что у нас с овощами? Ага, нормальная, не гнилая картошка всё-таки в магазине появилась. И даже лук вполне пристойного вида. Как только есть захотелось, сразу продукты в продаже нашлись. А вообще, надо приучить подругу к походам на рынок. Чуть дороже, но зато всего много и качеством повыше. А то невеста моя только придумывать временные трудности умеет. Того нет, этого нет. Когда есть – легко, а ты попробуй как все советские люди. А макарошки – не тот вариант, которым можно питаться ежедневно.

Ага, вот и ключ в замке провернулся. Надеюсь, это не квартирные воры.

– Андрюшенька, милый, дома! – она уронила сумки и, не закрывая за собой дверь, бросилась обниматься.

– Так четыре дня всего не было, – ответил я, когда появилась возможность хоть что сказать. – Давай дверь закроем.

– Ой, а я к родителям ездила, они мне еды с собой надавали, вкусной и много. Сейчас пир устроим, отпразднуем!

Ну как тут будешь ругаться? Отложим воспитательный момент на потом. Да и не очень хотелось, если честно.

* * *

Никаких последствий мой демарш с валютой не возымел, как мне показалось вначале. Да я и потратил оттуда немного, пару тысяч всего, нашими деньгами при официальном курсе сорок копеек за марку – совсем мизер.

Но с цэкабэшной «скорой» попросили. Может, оно и к лучшему. Времени уже катастрофически не хватало, впереди госы, по кандидатской диссертации материала набралось столько, что часть я решил отложить на будущее, то ли для статьи, то ли для докторской. И хоть к экзаменам я почти не готовился, но на занятия надо было ходить немного чаще. Короче, я принял трудное, но неизбежное решение. Так что переданная свыше просьба оказалась кстати, и я с легкой душой написал стандартное заявление «Прошу уволить меня по собственному желанию», задавив стремление дописать слова «главного врача». После чего понес Дыбе, уточнять, надо ли мне отрабатывать, или так выгонят.

Екатерина Тимофеевна милостиво разрешила получить трудовую книжку завтра утром, наложив визу для отдела кадров.

– Последнее дежурство, Панов. Хоть и недолго ты у нас проработал, а память оставил.

Вот и пойми, что она имеет в виду, хорошее или плохое. При этом фотографию мою с дипломом лауреата она сама на доску почета вешала, типа, гляньте, кого воспитали. Но Екатерина Тимофеевна – игрок у нас командный, против Чазова не попрет.

– Так сами понимаете, институт, экзамены, сессия…

– Сам смотри, – Дыба тяжело вздохнула – Лето пройдет, академик оттает. Приходи врачом оформляться.

– Поясница в последнее время всё чаще болит, трудно мне будет у вас работать, – улыбнулся я в ответ.

– У нас в медицине, куда ни устройся, гибкость позвоночника – очень важная штука, – продолжила Дыба мой намек. – Академики, они любят, когда им в рот смотрят, а когда хамят – то не очень. Ладно, перемелется – мука будет.

И опять хрен поймешь, знает она что-то, или так сказала, типа мудростью поделиться. А перед Чазовым по-любому прогнуться придется. Надо было не перед фактом ставить, а заранее сообщить. Пожурил бы, да и успокоился, списал бы на незнание обстоятельств и молодость. Впрочем, это уже случилось, что теперь об этом жалеть?

Пошел в ординаторскую, сообщил коллегам, что последний нонешний денёчек гуляю с вами я, друзья. Вроде как даже расстроились немного. И от отвальной гулянки не отказались. Перенесли только на выходные. Да мне, в принципе, и не важно уже. Сейчас теплее с каждым днем, можно будет и на природу двинуть, если осадки не помешают.

А тут и вызов образовался. «Опухло лицо». От чего, интересно? От голода? Погрузились, поехали. Любимая многими вождями разного калибра улица Грановского. Странно, во всем мире все, кто только может себе позволить, селятся в пригороде, а в центре жить не хотят. Зато у нас всё, что внутри Садового кольца – верх мечтаний.

На этой улице, наверное, подъездов без консьержа из числа бывших сотрудников и не найдется. Вот и здесь, товарищ сурово посмотрел на нас, в журнальчик записал. Интересно, а как местные домой водят всяких любовниц? Тех тоже в кондуит фиксирует?

Игривое настроение улетело вместе с иронией, стоило только глянуть на пациентку. И правда, опухло лицо. От отека Квинке. Аллергическая реакция у нас тут нарисовалась. Штука нехороша тем, что ткани разбухают не только снаружи, но и внутри. Так что если на горло поползло, как мы наблюдаем перед собой, то можно ждать и перекрытия главного воздуховода по имени трахея. А то, что глаз не видать, и губы величиной с настоящий украинский вареник каждая – мелочи жизни уже, незначительный косметический дефект практически.

Ни возраст, даже приблизительно, ни черты лица больной сейчас не различить. Как говорится, родная мать не узнает. Сидит, сипит только слегка натужно. Мужик лет пятидесяти, сильно начальственного вида, с партийной прической «зачес назад», но с перепуганным лицом, сообщил, что раньше аллергия бывала, но не так явно. А тут съели апельсин на двоих один, и тут оно началось. Судя по желтым пятнам на пальцах, и чистила фрукт больная.

– Преднизолон? – задал риторический вопрос Валентин, распахивая наш чемодан.

– Девяносто, – прозвучал стандартный