– Милейшая Софья Ильинична, вы меня выжить пытаетесь?

Она же вспыхнула и поспешила отодвинуться.

– Я волнуюсь! – сказала, приподнимая голову, и подбородки ее задрались, обнажая красную полосу влажноватой натертой кожи.

– Хотите валерьяночки?

– Мой сын…

– Вполне здоров, насколько я могу судить.

– Но ему было плохо!

– Мама!

– Что – мама? Тебе ведь было плохо, Гришенька! Он едва в обморок не упал! И давление… скажи ему про давление!

Стася кивнула и тихо сказала:

– Давление и вправду было очень низким.

– Случается, – вполне миролюбиво заметил врач. Он был корпулентным мужчиной, одетым хоть просто, но со вкусом. Вельветовые штаны оттенка горького шоколада и горчичный пиджак придавали ему вид несколько легкомысленный, не вязавшийся ни с сединой, ни с манерами. – Человек молодой, организм растущий… а бывает, что молодые люди, не иначе как любопытством движимые, сводят знакомство с некими химическими соединениями, крайне для этого растущего организма вредными. И в результате сего случаются разного рода казусы.

– Мой мальчик не наркоман! – Софья Ильинична вскочила.

– А разве я говорю, что наркоман? Отнюдь. Но ведь бывает, молодой человек?

– Не вашего ума дело.

– Не дерзи, – одернул племянника Мефодий.

– В общем, здесь сложно сказать что-то определенное. Я могу посоветовать обратиться в стационар, пройти полное медицинское обследование…

Григорий вздохнул, кажется, отдавая себе отчет, что от стационара ему не отвертеться.

– А сейчас порекомендую отдых. Нет лекарства лучше сна…

Софья Ильинична поджала губы. Она выглядела на редкость недовольной.

– Если хотите, – миролюбиво предложил доктор, сворачивая провода, – могу подбросить вас до берега. А там уж в больничку обратитесь.

Машка была уверена, что Софья Ильинична воспользуется предложением, но она бросила растерянный взгляд на сына, который, скривившись, заявил:

– Никуда я не поеду.

– Но милый…

– Мам, не будь дурой, – он приподнялся на локтях. – Все прошло. В больничку я еще успею. Есть дела поважней!

– Зря вы так, молодой человек. Вам еще кажется, что вы здоровы и едва ли не вечны, но это далеко не так. Нет ничего важней собственного здоровья!

– Дядя, впаривай эти вечные истины кому-нибудь другому. А я обойдусь.

Он сел и повел головой вправо, затем влево. Запрокинул, обнажая тощую, детскую еще шею.

– Башка гудит, а так – нормал. Посплю, и все в шоколаде будет.

Григорий застегивал пуговицы, и руки его не дрожали. Софья Ильинична поспешила помочь, и Григорий вяло от помощи отбрыкивался. Все это было странно. Картинно.

И кривоватая усмешка Стаси подтвердила, что Машке не почудилась это картинность.

А если искать нужно двоих? Почему бы и нет? Софья Ильинична в сыне души не чает, но теперь отчего-то рискнула здоровьем любимого чадушки. Уж не потому ли, что знает, – угроза миновала?

– Может, все-таки стоит отправиться в больницу? – Машка услышала свой голос со стороны, тонкий, неуверенный. – Мало ли что… вдруг приступ повторится?

– Не каркай, – буркнул Григорий. И Софья Ильинична вперилась в Машку почти ненавидящим взглядом. Интересно, откуда вдруг такая неприязнь?

– Федя, по какому праву твоя… – Софья Ильинична вовремя осеклась. – Эта девица распоряжается? И что она вообще здесь делает?

– То же, что и раньше, – Мефодий встал рядом, и его близость придала Машке уверенности. – Учит этого обалдуя.

Григорий скривился.

– Я против!

– А тебя, Софьюшка, – тон Мефодия сделался мягким, нежным почти, – никто и не спрашивает.

– Ты не можешь…

– О том, что я могу, а чего не могу, мы, кажется, говорили. И поговорим еще. Вечером. Мне будет что сказать каждому из вас. А теперь, Гришенька, раз уж умирать ты передумал, продолжим наш разговор.

– Вечером, дядя, – тон в тон отозвался Григорий. – Я еще не настолько хорошо себя чувствую. Пожалуй, воспользуюсь советом доброго доктора и посплю часик-другой… а то и третий.

– Поспи.

Они были столь вежливы друг с другом, что Машке стало не по себе.

– Идем, дорогая… тебе тоже отдохнуть следует, – Мефодий взял Машку под локоть и сдавил, подтолкнул к лестнице. – Они здесь сами разберутся.

И Машка пошла. Достигнув вершины лестницы, она все-таки остановилась, обернулась.

Григорий стоял, скрестив руки на груди, и смотрел им вслед. Рядом с ним, за спиной, виднелась Софья Ильинична, и выражение лица ее было таким, что Машка вздрогнула. А вот Стаси не было.

Куда подевалась?

– Не обращай на них внимания, – сказал Мефодий, подталкивая Машку к двери.

И дверь эта вела отнюдь не в ее комнату.

– Но…

– Тише, – он наклонился и поцеловал Машку.

Нет, она не то чтобы против… и очень даже не против… но вот все равно как-то неудобно, и вообще – она морально не готова. Мог бы предупредить. Но если бы предупредил, она бы нашла повод отказаться. Вспомнила бы Галку и ее наставления, его жену, и… и они из разных миров.

А он тут целоваться.

На пороге.

– И если ты думаешь…

– Не думаю. – Мефодий отстранился. – Ничего я уже не думаю, Машенция… выйдешь за меня замуж?

– Что, сейчас?

– Вечером. – Он отступил и пригладил взъерошенные волосы. – Вернее, вечером мы объявим…

Значит, вот в чем дело!

Шутка!

Или не шутка, а план, который… который что? Машкины мысли путались, и обида подползала к горлу. А на глаза и вовсе слезы навернулись. Да что она за человек такой? Ну да, Мефодий ей нравится, тут и говорить нечего, но не настолько же, чтобы вовсе голову потерять! А она, кажется, потеряла.

– Зачем? – Машка осмотрелась. Моргала она часто, пытаясь прогнать слезы.

Комната.

Обыкновенная вполне, побольше, чем у нее… и, кажется, не комната, а комнаты, вон еще две двери виднеются. Одна наверняка в спальню ведет, а вторая… кабинет?

Или ванная?

И вообще какие-то глупые мысли. Ей-то какая разница?!

– Садись. – Мефодий указал на солидных габаритов диван, вытянувшийся вдоль стены. – Понимаю, что следовало спросить твоего разрешения… вот и спрашиваю. Выйдешь за меня замуж?

– Понарошку? – уточнила Машка на всякий случай.

– Для начала понарошку.