ведро воды не в силах до конца отмыть следы крови, что покрывала собой всё вокруг. Если бы я не знала, что это всё вытекло из Лексы, то подумала бы, что в комнате явно орудовал какой-то маньяк. Крайне неаккуратный маньяк.

– Может, всё же сожжём её? – в надежде спрашиваю я у мамы.

– Я не собираюсь спать на полу, – говорит она, держа на руках маленького Доминика. – Могу заменить тебя, а ты пока подержишь Доми.

Бегло смотрю на комок в руках мамы и тут же отвечаю.

– Ну уж нет, я ему что-нибудь да сломаю.

Выжимаю тряпку и продолжаю натирать пол у подножия кровати. Матрас и постельное уже вынесли и с минуты на минуту доставят новое. Лекса спит, в её вене по-прежнему торчит игла. Доктор Эмет сказал маме, что Лекса потеряла много крови. Как будто мы этого не видели. Несмотря на то, что Лексе нужно будет кормить ребенка грудью, ей вкололи какую-то сильную дичь, и она проспит не меньше десяти часов. Пока юная мать отдыхает, молодая бабушка присматривает за внуком, я драю полы.

– Лари ушёл на задание, – говорит мама.

Сердце тут же сжимается, и я прекращаю натирать пол.

– Он даже не попрощался.

– Это было экстренно, сразу после занятий его команда отправилась наружу, – объясняет мама и тут же быстро, но более тихо спрашивает. – Что там происходит?

Закидываю тряпку в ведро и поднимаю взгляд на маму.

– Я не могу говорить об этом.

Мама присаживается на краешек кровати, где лежит Лекса и смотрит на меня пристальным взглядом.

– Нас держат в неведении.

– Не просто так.

– Мы в праве знать, что там творится.

Я тоже так считала, до того момента пока Келлер не объяснил Киту самую главную причину умалчивания. Люди впадут в панику и начнется хаос, а как известно – хаос ничего хорошего не несет. Кто-то не поверит, другие, наоборот, будут преувеличивать и распускать несуществующие вводные, некоторые решат проверить самостоятельно. Как говорит Келлер, толпа плохо управляема, а напуганная толпа смертоносна в первую очередь для себя же самой.

– Мам, я не могу сказать. Это строго запрещено, всё, что должны знать жители базы номер восемь, решаю не я.

На лице мамы легко читается грусть, но всё же она кивает.

– Хорошо. Но я так переживаю, когда ты уходишь. Места себе не нахожу.

Слабо улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Но я возвращаюсь.

Мама снова кивает, и в её глазах появляются слезы.

– Знаешь, с беременностью Лексы в мою голову стали лезть различные мысли. Я тут думала о моей жизни, то, чего я добилась за свои годы, и пришла к печальному заключению. Я ничего не добилась, была отвратительной женой, не самой лучшей матерью, но сейчас у меня появилась возможность что-то изменить, – мама заглядывает в свёрток и улыбается сквозь слезы. – Я могу стать отличной бабушкой, такой, что Доминику будут все завидовать.

Не решаюсь напомнить маме о том, что Доминику и так будут завидовать многие. У большинства детей на базе не то, что нет бабушки, у них и родителей-то нет.

– Ты была идеальной женой и лучшей мамой. Мне другой никогда не было нужно.

Как бы я не сердилась на маму, я бы её ни на кого не променяла.

– Я бросила тебя, заблудилась в своём горе. Ты знаешь, развод раздавил меня. Я ведь даже не знала, что ты потеряла место в колледже, я даже не догадывалась, что ты работала в баре. Я мало обращала на тебя внимание. Ты всегда была более самостоятельной нежели сестра, и отчего то я решила – ты справишься сама.

– Это уже мои ошибки. Но вспоминая тебя и папу, когда вы были вместе, я бы хотела и для себя такой жизни. До определенного момента вы являлись идеальным примером. Лучшим из лучших.

По лицу мамы пробегает неуверенность.

– Ты много не знаешь, – серьезно говорит она.

В дверь стучат, и она тут же открывается. На пороге трое желтых, они вносят новый матрас и укладывают его на практически отмытую мною кровать. Наверх ставят пакет с постельным бельём, а также в апартаменты вносят целую коробку детских вещей и нужных принадлежностей.

Жду, когда желтые уходят, и возвращаюсь к прерванному разговору.

– О чем я не знаю?

– Это неважно. Мы все люди, и каждый из нас ошибается. Главное… Алекс, главное, чтобы рядом с тобой всегда был человек, который сможет принять и простить твои ошибки. Иначе всё закончится так, как у меня.

Мы что – в шарады играем?

– Я не понимаю.

Мама грустно улыбается и говорит:

– Иди, помой руки, я разложу все вещи, а потом отпущу тебя.

– Мама, пожалуйста, не давай мне в руки ребенка, я же его уроню или сломаю ему руки и ноги, или…

– Алекс, мой руки.

Закатив глаза, отправляюсь в ванную и выполняю приказ командира этой комнаты. Возвращаюсь и максимально осторожно беру на руки Доми. Мама подсказывает, как правильно держать младенца. О, Боже, он такой маленький.

– Алекс, можешь дышать.

Улыбаюсь маме и с нервным смешком перевожу взгляд на мальчишку в моих руках. Если он унаследует гены Лексы и Зари, то вырастет похитителем женских сердец. Сейчас так не кажется, но Доминик будет красавцем. Не замечаю, как начинаю тихо с ним разговаривать и ходить по комнате. Мама раскладывает детские вещи, заправляет кровать, и тут звучит горн. Отбой.

– Мам, мне нужно на тренировку.

– Минуту.

– Командир моего отряда не приемлет опозданий.

Вспоминая про Келлера, тут же испытываю прилив жара. Интересно, как он будет вести себя сейчас? Я же постараюсь сделать всё, чтобы напомнить ему о случае в салоне. Весь такой холодный и неприступный Келлер оказался обычным парнем. В какой-то степени я не удивилась нашему поцелую. Я не идиотка и прекрасно понимаю все его взгляды. Раньше они были другими, но после нашего заточения в торговом центре что-то изменилось. Я нравлюсь Келлеру, по крайней мере его ко мне влечет. И меня тоже.

Мама забирает Доминика, улыбаюсь ребенку, который, кажется, стал чуть более симпатичным с нашей первой встречи несколько часов назад, бросаю взгляд на спящую Лексу и мысленно желаю ей скорейшего выздоровления. Сегодня ей досталось.

Быстро покидаю комнату и направляюсь по опустевшим коридорам прямиком в зал. Я последняя. Келлер делает вид, что не заметил меня, и я вливаюсь в нашу бегающую змейку. Пристраиваюсь последней, то и дело бросаю взгляд на Келлера, который расхаживает в центре с невозмутимым выражением лица, руки, как всегда, за спиной.

Когда сил бежать уже нет, Келлер