Сигнал телефона стал слабее, но все еще хорошо ловился. Очень скоро позвонят из полиции. Пенелопа откинулась на спинку дивана. Чудовищная духота. От пота футболка промокла насквозь. Пенелопа закрыла глаза и вспомнила Дарфур, жару в автобусе по дороге в Куббум — Пенелопа ехала присоединиться к Джейн Одуйя и группе Action Contre la Faim.

Она уже шла к баракам, где размещалась администрация движения, как вдруг остановилась. Пенелопа увидела детишек, игравших в странную игру. Они лепили глиняные фигурки прямо на дороге, а потом ждали, когда какая-нибудь машина их раздавит. Пенелопа незаметно подошла поближе, чтобы разобраться в игре. Когда очередная фигурка оказывалась раздавлена, дети хохотали:

— Я убил еще одного! Дядьку!

— А я убил фора!

Какой-то мальчишка выбежал на дорогу и быстро поставил две фигурки. Большую и маленькую. Когда маленькая исчезла под колесами телеги, мальчишка торжествующе завопил:

— Сдох! Ублюдок сдох!

Пенелопа подошла к детям и спросила, во что они играют, но они не ответили, а просто разбежались. Пенелопа стояла и смотрела на обломки глины, лежащие на выжженной докрасна земле.

Форы — народ, давший имя провинции Дарфур. Древнее африканское племя, которое исчезает из-за террора джанджавида.[36]

Африканцы традиционно занимаются земледелием, и между ними и кочевыми племенами с незапамятных времен происходят столкновения. Но настоящей причиной резни оказалась нефть. На земле, населенной старыми африканскими племенами, нашли нефть, и понадобилось побыстрее убрать их поселения из нефтеносных районов.

Так как на бумаге гражданская война закончилась, джанджавиды просто продолжили свои рейды, насилуя женщин, убивая мужчин и мальчиков и сжигая поселения дотла.

Пенелопа посмотрела вслед детишкам и собралась уже унести последние фигурки с дороги, когда кто-то позвал ее:

— Пенни! Пенни!

Она испуганно дернулась, обернулась и увидела Джейн Одуйя. Пенелопа помахала подруге. Джейн была полной и невысокой, ходила в застиранных джинсах и желтой куртке. Пенелопа едва узнала ее. Всего за несколько лет лицо Джейн стало морщинистым и постарело.

— Джейн!

Подруги крепко обнялись.

— Лучше не разговаривай с мальчишками, — проворчала Джейн. — Они как все остальные. Ненавидят нас потому, что мы черные… в голове не укладывается. Ненавидят черную кожу.

Джейн и Пенелопа пошли к лагерю беженцев. Люди собирались группками, ели, пили. Запах пригоревшего молока мешался с вонью отхожих мест. Везде виднелись синие пластиковые покрывала ООН, их использовали повсюду — в качестве занавесок и простыней, для защиты от ветра. Сотни белых палаток Красного Креста выгибались под ветром, продувавшим лагерь.

Пенелопа вошла следом за Джейн в медицинскую палатку. Солнечный свет, проходя сквозь белую ткань, становился серым. Через пластиковое окошко Джейн заглянула в хирургическое отделение.

— Мои медсестры стали опытными хирургами, — спокойно сказала она. — Самостоятельно проводят ампутации и операции попроще.

Двое мальчишек лет тринадцати внесли в палатку большую картонку с бинтами, марлей и пластырями и осторожно поставили ее возле других коробок. После этого мальчишки подошли к Джейн; та поблагодарила их и попросила помочь только что пришедшим женщинам — им нужна была вода, чтобы промыть раны.

Мальчишки ушли и вскоре вернулись, таща большие пластиковые бутыли с водой.

— Они служили в арабской милиции. — Джейн кивнула на мальчишек. — Но теперь стало спокойнее. Стрелять нечем, оружия нет — жизнь кое-как выровнялась. Люди не очень понимают, что им делать, так что многие начали помогать нам. У нас школа для мальчиков — там в классе есть несколько ребят из милиции.

Лежавшая на койке девушка застонала; Джейн поспешила к ней, погладила по лбу и щекам. На вид девушке не было и пятнадцати; она была на последних сроках беременности, одна нога ампутирована.

Пенелопа весь день работала бок о бок с Джейн, делала, что велят, не задавая вопросов, ни о чем не говоря — просто старалась, чтобы медицинские знания и способности Джейн принесли максимальную пользу. Старалась спасти как можно больше людей.

Красивый чернокожий мужчина лет тридцати с мускулистыми руками почти подбежал к Джейн с маленькой белой коробочкой.

— Еще тридцать доза антибиотик, — улыбаясь, сказал он.

— Точно?

Он кивнул, все так же улыбаясь.

— Молодец!

— Я немного надавил на Росс. Он обещал, что передать нам ящик с тонометры на этой неделе.

— Это Грей, — сказала Джейн. — Вообще он учитель, но без него я тут не справлюсь.

Пенелопа протянула мужчине руку и встретила его веселый лукавый взгляд.

— Пенелопа Фернандес.

— Тарзан, — представился он и несильно пожал ей руку.

— Когда он пришел сюда, то захотел, чтобы его звали Тарзаном, — рассмеялась Джейн.

— Тарзан и Джейн, — опять улыбнулся мужчина. — Я — ее Тарзан.

— По-настоящему его зовут Грейсток. Но все остальные решили, что Грейсток — это не выговорить, так что приходится ему зваться Греем.

На углу палатки вдруг загудел грузовик, и они все втроем выбежали наружу. Вокруг ржавой машины стояла туча красноватой пыли. В открытом кузове лежали семеро человек с огнестрельными ранами. Грузовик привез их с запада, из деревни, где возле колодца возникла перестрелка.

Остаток дня делали неотложные операции. Один из раненых умер. В какой-то момент Грей остановил Пенелопу и протянул ей бутылку воды. Пенелопа измученно помотала головой, но он спокойно улыбнулся и сказал:

— Успеешь выпить.

Она поблагодарила, выпила воды, а потом помогала ему укладывать одного из раненых на койку.

Вечером Пенелопа и Джейн сидели на веранде жилого барака и ужинали. Обе измучились. Было все еще очень тепло. Подруги болтали и поглядывали на дорогу между домами и палатками, на людей, занимавшихся вечерними делами. На лагерь опускалась темнота.

И одновременно с темнотой ширилась угрожающая тишина. Сначала Пенелопа слышала, как люди расходятся по палаткам, слышала шорох из сортиров, слышала, как кто-то крадется в темноте. Но вскоре стало тихо, даже дети не плакали.

— Они боятся, что сюда ворвутся джанджавиды, — объяснила Джейн, собирая тарелки.

Подруги вошли в барак, заперли входную дверь и задвинули засов, вымыли посуду. Пожелали друг другу спокойной ночи, и Пенелопа отправилась в гостевую комнату в конце коридора.

Два часа спустя она вдруг проснулась, словно ее тряхнули за плечо. Пенелопа легла спать одетой и теперь лежала, вслушиваясь в величественную ночь Дарфура. Она и сама не могла сказать, что ее разбудило. Сердце уже начинало биться спокойнее, как вдруг на улице послышался крик. Пенелопа подошла к зарешеченному окошку и выглянула. Луна освещала улицу. Где-то продолжался громкий нервный разговор. Посреди улицы шли трое подростков. Они явно служили в джанджавидской милиции. У одного в руках был револьвер; мальчишки кричали что-то о мертвых рабах. Пожилой африканец, который обычно жарил над огнем батат и продавал его по две монеты за штуку, сидел на своем одеяле перед кладовкой. Мальчишки подошли к старику и стали плевать в него. Потом самый маленький поднял револьвер и выстрелил старику в лицо. Эхо от выстрела разнеслось между домами. Мальчишки завопили, похватали батат, несколько штук съели, а остальное бросили в пыль на земле возле убитого.