Или людьми, преданными театру?

Неожиданный приступ внутренней печали охватил Лилли, когда она заметила темную, пыльную вывеску «Пендрагон: театр Шекспира», которая висела над выходом на дальней стене, подсвеченная маленькой лампочкой. Ее глаза расширились от удивления.

– За кулисами шекспировского театра, черт побери. – Она повернулась к старику. – Кстати, как…

Она замолчала. Тихо пошла к Ноллзу. Она увидела, что он беспокойно спит на большом сундуке возле окна. Свернувшись в позе эмбриона, он тихонько храпел, и было видно, как его глаза дрожали под веками.

Лилли облегченно вздохнула. На какое-то мгновение она думала, что потеряла его. Теперь она поняла, что этот старикашка был ей нужен не только ради вакцины. Ей нужен был компаньон. Она нуждалась сейчас в обществе этого человека.

– Уснуть и видеть сны, мечтать, быть может[29], – бормотала она, размышляя о Гамлете и короле Лире, пока смотрела на дремлющего старика.

Что-то привлекло ее внимание справа. Это был темный объект, лежащий на верстаке рядом с ранцем Лилли – портфель. Она подошла к нему. Сгорая от любопытства, подняла портфель, открыла замочек пальцами начала рассматривать содержимое. Широко открыла глаза от удивления. Нахмурилась. Сложно описать ее реакцию на то, что находилось внутри.

Она начала листать бумаги из портфеля, покачивая головой, нахмурив брови от замешательства. Что она ожидала найти там? Химические уравнения, записи ученых, но только не это. Она рассматривала схемы, картинки, нарисованные от руки, непонятные узоры, кучу стрелок, и сносок, и снова стрелок и витиеватые потоки мысли.

– Какого хрена? – Несколько листов вывалились наружу и разлетелись на полу. Лилли посмотрела на них. – Какого. Хрена.

Она опустилась на колени и внимательно все осмотрела. Некоторые листы представляли собой сильно потрепанные страницы из тетрадей, скрепленных спиральной проволокой. Каждый квадратный сантиметр этих страниц был забит крошечными, лихорадочными набросками, которые, на первый взгляд, выглядели вполне обычно, если бы не эта хаотичность – много стрелочек, надписей и концентрических кругов. Все они вращались вокруг бесконечных вариаций одного и того же рисунка: женской фигуры с рыжевато-каштановыми волосами, с конским хвостом, в рваных джинсах и с нимбом над головой. Примитивно нарисованная, в детском мультяшном стиле, эта до жути знакомая женщина на одной из страниц называлась «донором ноль», в других местах ее называли «девочкой-панацеей» или «богиней чумы». Холодный ужас червяком ввинтился в живот Лилли, когда она заметила, что многие из изображений красотки со связанными в хвост волосами сопровождались надписью «Л. К.» или «К. Лилли». На более сложных эскизах рядом с женщиной с хвостиком была нарисована вторая фигура с грязным лицом и желтыми глазами (предположительно, фигура ходячего мертвеца). Две фигуры были соединены между собой стрелками, и эти связи сопровождались такими фразами, как «окончательное привитие» или «предпоследняя стадия гибридизации». Лилли вздрогнула. Ее горло пересохло. Она медленно поднялась, глядя на эти безумные изображения, и пробормотала:

– О, нет… нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

– О да, боюсь, что это так.

Голос из-за спины призрачно прозвучал у нее в ушах. Лилли повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как фанерная доска летит ей в лицо. Удар пришелся прямо по лбу, перед глазами будто взорвалась белая сигнальная ракета, и резкая боль пронзила ее череп. Она пошатнулась назад, не удержавшись на ногах.

Она упала на спину, боль пронзила ее вывихнутые и ушибленные суставы. Старик стоял над ней, как аутфилдер[30] из команды Луисвилля, с доской, зажатой в дрожащих руках, одна из которых все еще была зафиксирована повязкой.

У него было очень странное выражение на лице: радость от достигнутой цели, смешанная с безумием.

– Говорят, что короткий сон, длиной всего в несколько минут, может быть омолаживающим даже для пожилого человека.

Ошеломленная и едва дышащая Лилли инстинктивно подняла руки, чтобы блокировать следующий удар, но старик вложил в него всю свою силу, и вышло удивительно удачно, особенно для человека его лет. Может быть, несколько лет назад на поле для гольфа он был способен на великолепные броски мяча на три сотни ярдов. Или, возможно, он просто все это время притворялся больным, скрывая свои запасы прочности. Но какой бы ни была причина, следующий удар полетел в лицо Лилли с силой тарана, и свет в ее глазах погас.

Последним, что она увидела, прежде чем вновь погрузиться в омут беспамятства, была обескураженная улыбка на желтом, прокуренном лице старика, и звук его голоса, затихающий в ее ушах:

– Спокойной ночи, моя сладкая принцесса.

Ноллз постоял там какое-то время, оценивая ситуацию, размышляя, переводя дух. Его рука сильно болела, но он игнорировал эту боль. Он бросил доску и посмотрел на молодую женщину с хвостом на затылке, которая лежала посреди клочков бумаги и листов из его портфеля, среди доказательств его гениальности. Он почувствовал слабую дрожь стыда – из-за того, что врал ей о последних стадиях испытаний, но у него не было выбора. Иначе она бы не взяла его с собой, не спасала бы, не защищала бы его от стада. Было очень важно, чтобы ему позволили провести этот последний эксперимент – его магнум опус и лебединую песнь, – прежде чем ход событий сделает это решающее исследование невозможным.

У него было очень мало времени. Старик быстро повернулся и побежал через комнату к верстаку. Он начал выдвигать ящики, пытаясь найти подходящий материал, с помощью которого можно было бы связать женщину. Этот материал должен был быть крепче, чем обычная веревка, очень надежный, и чтобы она ни в коем случае не смогла освободиться. Он также знал, что его сила – мимолетная и временная, это продукт работы адреналина, появившегося в крови от осознания им важности эпохальных событий, а не следствие здоровья. Болезнь заберет его в ближайшее время. Как скоро, он точно не знал. Это было одной из самых разочаровывающих головоломок, которую вирусы подкинули ему в этой игре. Инкубационный период был очень разным.

Он порылся по боковым ящикам и нашел только старые таблетки, рукописные тексты, канцелярские принадлежности и файлы, наполненные бессмысленными бумагами. Его голова сильно пульсировала от жары, зрение на какой-то момент стало нечетким.

Он приостановил поиски, когда колени стали ватными, а голова закружилась. Ноллз ухватился за верстак левой рукой, чтобы не упасть. Его желудок сжался. Озноб пронзил его насквозь. Он съежился. Все тело горело, но пока он мог двигаться и думать, химик хотел провести финальный эксперимент.