Шомберг понял, что перед ним именно тот, кто был ему нужен, однако на всякий случай уточнил:

— Вас зовут Гийом де Ремон?

— Да, это я, — не отрываясь от письма, подтвердил хозяин. — Что вы хотели мне сообщить?

— Собирайтесь, сударь, и поживее. Вас ждут в Париже.

Господин Гийом отложил в сторону перо и вперил острый, колючий взгляд в Шомберга:

— Кто вы такой, мсье, и по какому праву вы командуете у меня в доме?

— Служба коннетабля! — коротко ответил Шомберг.

— Вот как? — старик нахмурился и живо поднялся с места, не сводя глаз с собеседника. — Кому я понадобился в Париже, сударь?

— Анну де Монморанси.

— У вас есть приказ, милостивый государь? — недоверчиво спросил он.

— А, черт возьми, вот бумага! Читайте, сударь! Надеюсь, подпись коннетабля де Монморанси и его герб вам известны?

Старик пробежал глазами лист бумаги и торопливо вернул его Шомбергу:

— Что же вы сразу не сказали, мсье! Дело, я вижу, спешное, а мы попусту тратим время в бесполезной перепалке. Я мигом соберусь. Подождите меня внизу. Святой Боже, сам великий коннетабль…

Вскоре он спустился вниз, облаченный в дорожный костюм.

— Годсельм! Моего коня! Баярда! Живее!

…Как и обещал Шомберг, едва часы монастыря Сен-Катрин и колокол церкви Сен-Поль пробили шесть, он уже входил в кабинет Анна де Монморанси, ведя за собой пожилого человека небольшого роста с торопливой походкой, быстрыми и отточенными движениями, с живым, острым взглядом карих глаз. Гость прошел по комнате несколько шагов и остановился, учтиво поклонившись человеку, сидящему за столом.

— Оставь нас, Шомберг, — сказал коннетабль, сделав жест рукой, — но не уходи далеко, ты скоро понадобишься.

Шомберг ушел. Хозяин и гость остались вдвоем.

— Гийом де Ремон? — спросил коннетабль. — Тот самый, отец которого служил еще при Карле VIII во время начала итальянских походов и давал уроки фехтования самому Карлу и его сыну Людовику?

— Вы абсолютно верно информированы, ваша светлость, это действительно был мой отец, барон Жоффруа де Ремон.

— Присаживайтесь к столу, господин де Ремон, — и коннетабль жестом указал на кресло. — Ведь мы с вами далеко не молоды, и крепость в ногах уже не та, что была этак лет тридцать тому назад.

— Это правда, — согласился Гийом.

Коннетабль подождал, пока гость усядется и приготовится слушать.

— Большая у вас семья? — спросил он.

— Сын и дочь. В доме еще служанка и мой лакей.

— Ваш сын Никола де Ремон женат на дочери барона де Лонгеваль и живет в Иври, а ваша дочь, обманутая неким пехотным капитаном, вместе с ребенком живет с вами, верно?

— Все именно так, мсье коннетабль. Но откуда вам это известно?

— Моя полиция работает лучше, чем королевская. Но главное не это. На какие доходы существует ваша семья?

— Моя дочь служит гувернанткой в доме банкира Пуано, а я…

— А вы время от времени даете уроки фехтования всем желающим, — Только тем, кто хорошо платит, ибо я знаю цену своему мастерству и не продаю его за гроши.

— Значит, ваши клиенты — люди из состоятельных аристократических семей?

— Да, монсеньор. Те приемы, которым я обучаю, стоят недешево.

— Кто из дворян высшей аристократии или, быть может, из членов королевского семейства брал у вас уроки?

— Одну минуту… — гость нахмурил лоб. — Это были, помнится, маршал де Таванн, граф де Сент-Андре и герцог Омальский де Гиз.

— И это все?

— Нет. Однажды у меня брал уроки сам принц Конде.

Коннетабль не шелохнулся, хотя именно это интересовало его сейчас больше всего.

— Вы католик? — спросил он.

— Я впитал эту веру с молоком матери.

— Как же вы решились давать уроки вождю протестантов?

— О монсеньор, — немного смутившись, проговорил де Ремой, — тогда он еще не был вождем гугенотов, а только принцем крови; и он хорошо платил, а в нашем бедственном положении не приходилось выбирать.

— …хотя вы и знали, что он принадлежит к протестантской партии.

Господин Гийом прокашлялся, внезапно поперхнувшись.

— Да, монсеньор, мне было об этом известно.

— Ну, хорошо, — откинулся на спинку стула коннетабль, — что было, то прошло, забудем об этом. Теперь скажите, помните ли вы те уроки, которые давали принцу? Я хочу спросить, показывали ли вы ему какие-то особенные приемы, которые не знает ни один человек?

Старый учитель опустил голову, силясь вспомнить события десятилетней давности. Минуту-другую продолжалось молчание; наконец лицо его прояснилось:

— Да, я действительно показывал ему несколько таких приемов, хотя сегодня они, быть может, уже устарели. О них знает еще, помнится, граф де Сент-Андре.

— Маршала де Сент-Андре нет в живых, следовательно, секреты вашего мастерства известны лишь принцу Конде?

— Да, монсеньор, если он не показывал этих приемов никому другому.

— Будем надеяться. Что за секретные приемы? Расскажите.

Учитель виновато улыбнулся:

— Они все обманные и запрещены в честных поединках. Это двойной страмассон[59]с ложным контрбатманом в четвертое соединение и обманная полутерция[60]с выходом на толчок из девятой позиции.

— Хорошие же приемы показываете вы своим клиентам, — покачал головой коннетабль. — Вас самого обучал этому отец?

— Да, — кивнул гость. — Его светлость заплатил мне хорошую сумму… Мне пришлось согласиться.

— Сколько же заплатил вам Конде?

— Сто пистолей.

— Сможете ли вы сейчас научить тем же приемам, которыми владеет Конде?

— Монсеньор, если потребуется, я готов по вашему приказу обучить хоть медведя.

— Вашим учеником будет не медведь, а мой сын.

— Что ж, пусть будет так, — невозмутимо ответил Гийом.

— Сколько дней нужно, чтобы он овладел теми приемами?