— Упыриной истребительницей и великой дипломатшей. — Хихиканье женщины показалось мне не вполне трезвым. — Поначалу свиристелка дохлая в отказ пошла. «Что вы такое, боярыня, придумали? Какие такие Мани с пузами?»

— С самим графом говорили?

— Чего? А, нет, некромант явиться не соизволил, хотя пошумела я изрядно. С дворецким договаривалась, Асмодеус, что ли, урод трупешный, так его потрепала, что даже личину человеческую потерял, сызнова натянуть не может.

— Госпожа Квашнина, — перебил коллежский регистратор строго, — Мария Гавриловна где? Она в безопасности?

Фараония пожала плечами с томностью, ее возрасту и комплекции не подходящей.

— Асмодеус сказал, ее и пальцем не тронули.

Давилов шагнул к чародейке и наотмашь ударил по лицу, от пощечины голова женщины дернулась, на коже остался грязный отпечаток.

— Прощения просим, боярыня, не в себе вы, пьяны либо заморочены.

— Гадкий ты, Евсейка, — погрозила Фараония пальцем, — от силушки, что по жилам струится, от волшебной чистой силы пьяна. Знаешь, сколько лет таиться приходилось, по струйке, по капельке пользовать? Хотя знаешь…

Квашнина запнулась, посмотрела на меня с виноватой улыбкой.

— Одну минуточку.

Схватив посох обеими руками, она зажмурилась, пробормотала какую-то абракадабру. Запах ее волшбы уже вовсе стал трупной, сладковатой вонью разложения. Раньше меня непременно бы замутило, сейчас просто поморщилась, стараясь дышать через раз. «Когда это уже все кончится, матушка? Семку, мерзавца, на коленях заставлю прощения просить! Будешь заместо меня два шкапа дел архивных в папки подшивать, на статую конную велю взобраться и кукарекать оттуда, пока городовой не снимет».

Зябликов опустил мне на плечо дрожащую руку, то ли поддерживал, то ли, наоборот, поддержки искал.

— Извините, — сказала Фараония трезвым спокойным голосом, — увлеклась. Упыри с барышней Попович желают беседовать лично.

— Зачем?

— Чтоб ты на их реликвиях поклялась до наступления темноты гроб с покойным Блохиным доставить. Ты, деточка, не бойся, фикция одна это, а не клятва.

— Понятно. Геродот, пусти, больно. — Зябликов с такою силою сжимал мне плечо, что наверняка оставил там изрядный синяк. — Идемте.

Чародейка подняла посох.

— Держитесь, нужно, чтоб мы все к артефакту прикоснулись.

— Геродот, исполняй, — велела я, беря корнета под локоть, — моя связь с ключом через тебя будет. А вы, Евсей Харитонович, здесь обождите. Баталий у нас в ближайшее время не предвидится.

Коллежский регистратор не подчинился, цапнул палицу, его рука рядом с холеной Герочкиной выглядела вовсе ужасно, будто у растрескавшегося глиняного болванчика. Фараония шагнула назад, втаскивая нас в пульсирующий свет. Полыхнуло, в уши ударил торжественный органный аккорд.

Я проморгалась. Высокий храмовый свод поддерживали резные колонны в виде обнаженных человеческих фигур, женщины, мужчины, похожие, даже идентичные. Видела я уже эти лица, они же украшали камин в развалинах генеральской усадьбы. Обещаных лавок не наблюдалось вовсе. По обеим сторонам прохода стояли на постаментах закрытые одинаковые гробы. Чародейка все пятилась, под ногами болотисто чавкало, поэтому вниз я предпочла вовсе не смотреть. На стенах висели иконы, то есть, тьфу, срамные картинки. Покраснев, я отвела взгляд. Впереди, за спиною Фараонии, частично просматривался поганый алтарь и некто высокий, в парчовой ризе и рогатой золоченой шапке. Три раза тьфу!

— Девица! — грохотнул некто. — Назови свое мирское имя.

За алтарем клубилось янтарное чародейское марево. Я отпустила локоть Герочки и остановилась. Мужчины продолжали движение, будто прилипнув к посоху. Зрелище выходило презабавное. Ризоносец то появлялся, то пропадал, скрытый идущими фигурами. Фараония, заметив мое отсутствие, позвала встревоженно:

— Гелюшка, нельзя, увязнешь!

Я посмотрела вниз, пронзительно завизжала и припустила к алтарю со всех ног. Увязать в том, что представляло собой пол в поганом упырьем храме, не хотелось абсолютно. Это было похоже на свежую требуху, или несвежую, не суть, но явно не приготовленную, а сырую. Мамочки!

На приличной крейсерской скорости обогнув троицу спутников, я вскочила на ступеньку алтарного подножия. «Забавно здесь пространство изогнулось. Мужик с рогами стоит еще выше, однако из прохода его фигуру скрывали от меня Квашнина со товарищи. Что это значит? Что низ здесь — это верх и алтарь на самом деле находится в углублении. Перфектно, Попович, эта бесценная информация — именно то, что тебе нужно! Да любая пригодится, лишь бы от подступающей паники отвлечь. Спокойно, Геля, дыши. Воняет-то как. А чего ты хотела? Представь, что у мясника обыск совершаешь. У мясника-неряхи, на него именно за небрежение донос настрочили, он тухлятиной торговал. В этой самой шапке, а передник у него под ризой».

— Что ты там бормочешь? — спросил воображаемый мясник.

Я подняла голову. Лучше бы этого не делала. Ну и рожа! В жизни у него бы мяса не купила. Вообще мяса больше не куплю. Пусть Крестовский мне жалованье увеличивает, буду исключительно в ресторациях питаться. А еще членство в наимоднейшем вегетарьянском клубе оформлю.

Взвизгнув по случаю, я отвернулась, наблюдая, как спутники мои преодолевают последние аршины требухи. Прикоснувшись задом к ступеньке, Фараония выдернула артефакт и, задрав неприлично ногу, взобралась наверх. Герочка ее опередил, запрыгнул козленочком, присел у моих ног с видом комнатной собачки. Хуже всех пришлось Давилову, он попытался, кряхтя, подтянуться на руках, но грузное тело мешало. От усилий на граните оставалась глиняная крошка. Чародейка протянула мужику посох, он за него ухватился, повис, дождался, пока Фараония сплетет руну, и вознесся, будто выдернутый из пруда жирный карась. «Рыбы тоже есть не буду, хотя устав вегетарьянский, кажется, позволяет. Так чем тогда питаться? Ватрушками с расстегаями? Тебя с этой диеты разнесет, Попович, за считаные месяцы. От ватрушки, кстати, я бы сейчас не отказалась».

— Ну вот, Гелюшка, — сказала Квашнина, — этого господина зовут Асмодеус, ему тебе поклясться надобно.

— Приблизься, — громыхнул тот, — и назови свое мирское имя.

Отодвинув ногою Зябликова, я преодолела оставшиеся ступени, встала напротив упыря и представилась:

— Надворный советник Попович, мокошьградского чародейского приказа сыскарь. А я вас еще на вокзале запомнила, когда вы меня из Крыжовеня провожали, цилиндр на вас был и воротник бобровый, и лицо. То есть последнего побольше было, прям и щека была, и зубы сквозь эту вашу дырищу не просматривались, и нос орлиный такой. Давно гниете? Лет пять?

Чародейское марево немного просвечивало, за ним угадывалась обстановка приличной гостиной, стол, кресла, фигуры, в этих креслах сидящие. Семен? Так просто и не разглядишь. Сколько до него? Может, аршина два, а может, версты, это уж как повезет. Прыгнуть? Я скосила глаза на Зябликова, он стоял на коленях, покачиваясь из стороны в сторону, мало что соображая от ужаса. Фараония держала посох у груди, может, от атак магических меня прикрывала, Евсей же Харитонович щурился, пытаясь, как и я незадолго, проникнуть взором за янтарную завесу.