— Ты безумна? — предположил после паузы Асмодеус без пафосных уже завываний. — Умишком повредилась?

— Чего? — Риза у него была новенькая, с иголочки, парча, тиснение, жемчуга, а выше я глаз не поднимала. — А, нет… То есть, может, и повредилась по ходу дела, но пока этого не замечаю. Вас болтливость моя чрезмерная удивляет? Так от нервов, от них, зловредных. С нами, барышнями, ведь как: углядим чего противное, это я сейчас не о вашем, господин Асмодеус, обличье, а в общем… — Запнувшись, я поморщилась и предположила плаксиво: — Меняться с нами вы не будете? Мани Бобруйской за тело пристава не отдадите?

Упырь расхохотался, жемчужное шитье пошло волнами.

— Тебе, Попович, торговаться со мною нечем!

За спиною ахнула Квашнина:

— Что значит — нечем? Ты, свиристелка, посмел зарок нарушить и гроб с покойником выкопать?

«Свиристелки» у нее были всегда разные, но одинаково неприличные. Эта конкретно указывала на крайнее легкомыслие упырьей маменьки в выборе постельных партнеров. Ответа чародейка дожидаться не стала: грюкнуло, свистнуло, жемчужные горошины ризы брызнули во все стороны, Асмодеуса сбило с ног.

— Ногу его держи, Геродот! — прокричала я и прыгнула к янтарной завесе, оттолкнувшись ногами от алтарного постамента.

Прорвусь, смогу. Потому что не чародейка ни разу, потому что перехлест этот мудреный только на владеющих силою действует. А простецы вроде меня…

— Геля! — вопила Фараония. — Куда, бешеная?

Давилов стрелял из револьвера, не лучшее решение в искривленном волшбою пространстве. Герочка завизжал, одна пуля, срикошетив, наверное, попала в него. Звуки доносились до меня приглушенно, я брела сквозь вязкий колдовской кисель, не в силах сделать ни единого вздоха. Семен! Это был он. Смотрел на меня сапфировыми очами, шептал: «Это неправда, бред, видение безумца. Сгинь, морок, сгинь!» Говорить без воздуха невозможно, я попыталась артикулировать: «Помоги». Он не мог, даже если бы захотел. Перед моими глазами мельтешили уже не янтарные кисельные разводы, а разноцветные пятна предсмертного удушья.

— Что ж, Гелюшка, ты, по крайней мере, попыталась. Все, занавес, прощальный поклон. Такая грустная история у нас получи…

Мамаев ковырнул землю носком сапога.

— Не сумневайтесь, вашбродь, — сказал приказной Степанов, — место то самое, здесь именно раньше висельный холм стоял, а туточки, — мужик повел рукой, — усадьба проклятая генерала Попова.

Эльдар Давидович посмотрел на Федора, будто прикидывал, какую скулу ему первую ударом своротить.

— Туточки?

— Тамочки, — подтвердил приказной. — Кто угодно подтвердит. До третьего дня то есть.

Чародей с крыжовеньским болваном находились в центре круглого пространства выжженной до полной сухости земли. За пределами круга была непролазная грязь с островками не стаявших до конца сугробов, кое-где зеленела весенняя травка. Там стояли повозки, перебирали копытами лошади, мастеровые снимали с телег пузатые кувшины с маслянистыми потеками на боках, снимали осторожно, чтоб не растрясти.

— Копать надо, — сказал гнум Дворкин, опершись на черенок лопаты. — Сейчас ребята разметят по памяти.

— Обождем.

Мамаев осмотрел добровольных помощников. Местные жители, среди которых угадывались приказные, гнумы, неклюды, несколько селян. Сплошь мужики, одна только женщина, дурочка безумная с дохлой собачонкой, запеленатой на манер младенчика, прижимала сверток к груди, бродила бестолково, Ниночку свою звала, видно, дочку покойную. Несчастная баба.

— Чего ждать? Траншейки сейчас пророем, чтоб по ним гнумий огонь разлить. Зря, что ли, трое суток без роздыху его собирали? — Дворкин кивнул на кувшины. — Чисто все будет, надежно.

Другой шум, тоже из старших, который командовал у телег, посмотрел вдаль, приложив руку ко лбу, и направился к ним быстрым шагом.

— Едет кто-то из города, во весь опор несется!

— Это Зорин, — сказал Эльдар. — Обождем, мужики, может, он узнал чего.

Иван спрыгнул с коня за пределами выжженной земли, бросил повод помощникам, побежал, поднимая клубы пыли.

— Изрядно мы припозднились.

— На три дня. Геля точно с Семеном?

— Точно. Она, коллежский регистратор Давилов, письмоводитель Старунов…

— Знаю, Ваня! — перебил Мамаев. — Впятером их у Крыжи в последний раз видали. Еще некто Зябликов там наблюдался с госпожою Квашниной, директрисой сиротской богадельни. Только я надеялся, что они цели не достигли и в город вернулись.

— И в приюте их нет. — Иван Иванович вздохнул и достал из кармана серебряную витую подвеску. — В одной из камер приказа на гвоздике обнаружил.

— Семенов оберег.

— Он его нарочно снял. Ну и… — Зорин качнул подвеской. — Послание нам в него запаковано.

Эльдар схватил кулон, сжал в кулаке, зажмурился. Прочие присутствующие почтительно поглядывали на чародеев, негромко между собою переговариваясь. Только безумица продолжала громко звать Ниночку. Через несколько минут Мамаев открыл глаза и витиевато выругался:

— Спаситель… рода… человеческого…

— Другое важно, — сказал Зорин. — Семка уверен был, что Геля в безопасности будет, не знал, что она следом за ним отправится. Ты здесь все осмотрел, ничего не учуял?

— Глухо, как в могиле, петля их на изнанку утащила. Все, как Семен… трам-та-ра-рам… Аристархович задумал. Только и остается гнумьим огнем сверху заполировать.

— Вот-вот, — поддакнул издали Дворкин.

— Да погоди ты, огнелюб… — Зорин повел носом, будто принюхиваясь. — Изнанка дело такое, ее завсегда вывернуть возможно.

— Нечего выворачивать! А ну как оттудова опять упыри полезут?

— Ежели полезут… — Иван Иванович прошелся вбок, ступая с танцевальными перекатами. — Ежели вдруг… Много у вас мазута?

— Изрядно, — осторожно ответил гнум.

— Вызывающая пентаграмма? — встрепенулся Мамаев. — Огненный первоэлемент?

— Две. Одна на одну, внахлест. — Зорин подхватил с земли пучок деревянных колышков и подбросил их над головою.

— Десять лучей? Может…

Колья один за другим вонзались в сухую землю, размечая контуры геометрической фигуры.

— Не горячись. Нам не дыру до тонких пределов прожечь, а только наше обратно выдавить.

Мамаев повернулся к мужикам.

— Такое дело, ребятушки… Живыми друзей своих извлечь мы не надеемся, но попробовать обязаны. Подсобите.

— Делать чего?

— Лопатами поработать, канавки по разметке выкопать, ну и после огоньком угостить.

Другой из старших гнумов, представившийся Эльдару Ливончиком, сказал решительно: