Принцесса с любопытством заглянула в чашу и ахнула от ужаса. Утенок, едва вылупившийся из яйца, плавал в постном бульоне. Утенка замариновали в вине, ощипали и его голенькое тельце в пупырышках засунули в чашу. Его головка лежала на бортике, и утенок перепуганными глазенками таращился на Дженну.

«Он еще живой», – подумала Дженна, и ее чуть не стошнило прямо на месте.

Королева Этельдредда, напротив, с довольным видом смотрела на утенка. Она облизнула губы и сообщила юноше, что это ее любимое блюдо и нет ничего вкуснее нежного утенка, сваренного в горячем апельсиновом соусе.

Во второй раз прозвучал гонг, объявляя о прибытии длинной вереницы мальчиков с кувшинами горячего соуса. Мальчики по двое входили в залу, одна вереница проходила справа, а другая – слева. Каждый мальчик останавливался и наливал апельсиновый соус в чашу гостя. Двух мальчиков в конце очереди с самыми горячими кувшинами отправили прямо к помосту. Пока мальчик с соусом не дошел до нее, Дженна быстро подхватила утенка и сунула в карман. Ощипанный кроха так и лежал на дне кармана, дрожа от страха.

Мальчики медленно ступали сквозь толпу. Опустив глаза и стараясь не пролить соус, они подошли к помосту, и дородный привратник прошипел:

– Шевелитесь, обслужите сначала королеву и принцессу Эсмеральду.

И в тот момент, когда Дженна подняла взгляд, чтобы вежливо поблагодарить мальчика, налившего апельсиновый соус в ее чашу без утенка, она увидела испуганные глаза Септимуса Хипа.

Дженна отвела взгляд. Она не могла в это поверить. Этот мальчик со всклокоченными длинными волосами, осунувшийся и немного подросший, не мог быть Септимусом. Это было просто невозможно.

А Септимус ожидал увидеть принцессу Эсмеральду, и именно ее он и увидел. Он рассердился сам на себя за промелькнувшую надежду, будто принцесса может оказаться Дженной. Один раз он уже так обманулся, когда принцесса Эсмеральда жила у Марцеллия перед ее исчезновением. На этот раз он не обманется. Септимус осторожно налил апельсиновый соус в ее чашу и даже обрадовался, что там почему-то не оказалось маленького живого утенка.

Вдруг раздался грохот. Все гости хором ахнули и тут же расхохотались. При виде утенка в чаше королевы Этельдредды Хьюго уронил кувшин, пролив горяченный апельсиновый соус на колени королевы. Этельдредда вскочила с трона и начала орать. Наглый Бочонок Свиного Жира отшвырнул свой стул и, схватив Хьюго за шиворот, поднял его над землей, чуть не задушив мальчонку.

– Ах ты, идиот! – завопил Бочонок. – Ты за это заплатишь! Ты будешь жалеть об этой минуте всю оставшуюся жизнь, которая будет недолгой, помяни мои слова, мальчишка!

У Хьюго от страха глаза на лоб полезли. Он беспомощно размахивал ногами, вырываясь из крепкой лапы Бочонка, которая стискивала его шею.

Септимус увидел, как у мальчика посинели губы и закатились глаза, и бросился на подмогу. Внезапно обнаружив в себе больше силы, чем думал, Септимус потянул Хьюго на себя и завопил на камергера:

– Отпусти его, жирная свинья!

Голос Септимуса зазвучал на всю залу и произвел больший эффект, чем даже нужно было.

Дженна вскочила с места. Она смотрела, как камергер душит Хьюго, с не меньшим ужасом, чем Септимус. И теперь она знала – это Септимус. Это его голос! Она узнала бы этот голос из тысячи. Это он!

В тот же момент мужчина, сидевший сбоку от королевы Этельдредды, тоже вскочил. Он тоже узнал голос своего ученика. И что этот мальчишка делает здесь в одежде дворцового слуги?

Дженна и Марцеллий Пай столкнулись в рукопашной схватке. Марцеллий поскользнулся в луже апельсинового соуса и рухнул на пол. Наглый Бочонок Свиного Жира потерпел поражение в драке с Септимусом и выпустил Хьюго. Мальчик в полуобмороке упал. Воспользовавшись моментом, королева Этельдредда, облитая апельсиновым соусом, замахнулась на Хьюго, но промазала и врезала по уху Бочонку Жира. Бочонок, который оказался очень агрессивным, машинально отвесил оплеуху королеве – под громкое улюлюканье собравшихся в зале. Все гости завороженно наблюдали за происходящим, забыв про утят, ложки с которыми были уже на полпути в разинутые рты.

Бочонок Жира вдруг понял, что натворил, и сначала побелел, а потом посерел. Он подобрал испачканный в соусе кафтан и пулей вылетел из залы, перепрыгивая через столы и размахивая своими десятью драгоценными ленточками. Пажи у дверей увидели, как он приближается, и, решив, что так происходит на каждом пиру, церемонно распахнули двери перед убегающим Бочонком и даже поклонились на прощание. Бочонок вылетел из залы, и пажи весело переглянулись. Никто не говорил им, что на пиру бывает так смешно.

Придерживая бесчувственного Хьюго, Септимус другой рукой схватил Дженну.

– Это же ты, Джен, правда? – спросил он, и его глаза радостно загорелись.

При виде Дженны Септимуса охватило давно забытое чувство счастливой надежды. Ему показалось, будто ему вернули его будущее.

– Да, это я, Сеп. Поверить не могу, что это ты!

– Марсия нашла мою записку?

– Какую записку? Пошли, надо бежать отсюда, пока можно.

Никто не заметил, как двое слуг и принцесса Эсмеральда покинули место разразившегося скандала. Ребята миновали стаю дворцовых слуг, которые спешили на помощь разгневанной Этельдредде, а сама королева рычала на Марцеллия Пая и требовала «встать сию секунду». Под гул разбушевавшейся толпы беглецы на цыпочках вышли в маленькую дверь позади помоста и оказались в комнате отдыха для королевских дам, которые чересчур много съели и выпили.

Дженна закрыла дверь на засов и прислонилась к ней, до конца не веря, что перед ней Септимус. Утенок зашевелился, и из кармана просочилась струйка. Сомнений нет, подумала Дженна, утенок настоящий. И что удивительно, Септимус тоже.

– Это их надолго не задержит, Джен, – сказал Септимус, глядя на хлипкий аккуратненький засов, который служил, скорее, украшением комнаты отдыха для королевских дам. – Нам надо бежать отсюда.

Дженна кивнула.

– Знаю, – ответила она, – но во Дворце полно народу. Сеп, ты не поверишь, он так изменился! Никуда нельзя пойти, все смотрят на тебя и раскланиваются и…

– Но передо мной-то они не раскланиваются, Джен, – возразил Септимус и улыбнулся впервые за сто шестьдесят девять дней. Теперь он стал похож на того Септимуса, которого она помнила.

– Еще бы, погляди, у тебя на голове настоящее воронье гнездо. Что ты сделал с волосами?

– Я их не расчесывал. Не вижу особого смысла. Не хватало, чтобы меня постригли под этот дурацкий «горшок». Тем более этим можно позлить Марцеллия. У него пунктик по поводу таких вещей… Что, Хьюго?

Мальчик тянул Септимуса за рукав.

– Слушай… – прошептал Хьюго, у которого от удушья глаза до сих пор были красными, а лицо, наоборот, белым как полотно.